Андрей Шляхов - Доктор Вишневская. Клинический случай

— Они хорошо подготовились, составили что-то вроде конспекта вашей речи и выучили его наизусть, чтобы не было разночтений. И старшая сестра тоже якобы заходила по делам в ординаторскую и слышала-как вы выражались.

— Ваша старшая сестра — прямо универсальный свидетель на все случаи жизни!

— «Рука руку моет». Слышали такое выражение?

— Слышала. И вторую половину тоже слышала: «Вор вора кроет».

— Да все они — одна шайка, — согласился Константин Христофорович. — Вы не замечали, Анна Андреевна, что настоящая коллективная взаимовыручка имеет место быть только там, где есть какой-то криминал или, скажем, левые дела?

— Замечала, но думать на эту тему не думала. Других забот хватает.

Разговор прервался, исчерпав себя. Вроде бы все сказано, тем больше нет.

— А вам не проще бы было работать в одном месте? — спросила Анна.

— Больше полутора ставок в одном месте не возьмешь, но я с удовольствием променял бы четыре работы на две при той же загруженности. Деньги те же, а беготни меньше.

— Я могу узнать в нашей, двадцать пятой, — без всякой задней мысли предложила Анна.

— Подкупаете? — сверкнул крупными белыми зубами собеседник.

— Просто спросила, — Анна тоже улыбнулась. — Подкупать надо чем-то более весомым.

— У меня сложная ситуация, Анна Андреевна…

— Вы уже говорили.

— Не только то, что говорил. Есть и другие моменты, о которых мне бы не хотелось распространяться. Спасибо, не надо ничего узнавать, пока так поработаю, а там или места получше найду или ипотеку закончу платить — все легче будет.

По мнению Анны, моментов «о которых не хотелось бы распространяться» могло быть три — неснятая судимость, «липовое» российское гражданство, какие-то проблемы с дипломом или, скорее всего, с сертификатом. Хотя, если Константин Христофорович дежурит в урологии, то, значит, назначает по дежурству наркотические и сильнодействующие препараты, а, стало быть, проверен наркоконтролем [15] Наркоконтроль — жаргонное название Федеральной службы Российской Федерации по контролю за оборотом наркотиков, сокр. ФСКН России. на предмет допуска. Но проверка может быть чисто формальной… Впрочем, сколько бы не было вариантов, лезть к Константину Христофоровичу с уточняющими вопросами было неудобно — совсем не та степень знакомства.

— Анна Андреевна, а как вы относитесь к непрошенным советам? — вдруг спросил Константин Христофорович.

— Как и все — резко отрицательно. Но ваше мнение по предмету нашего разговора мне очень интересно. Короче — давайте ваш совет.

— Не пытайтесь наладить отношения с Димой, он от этого только больше раззадорится. Характер у него поганый, это он и сам признает. Да, говорит, такая я поганка и только горжусь этим. Вы тихо переждите, он успокоится, а все плохое быстро забудется. Не обращайте внимания, будьте выше всего этого.

— Совет хороший, — оценила Анна. — Спасибо. Были бы живы мои родители, я уверена — посоветовали то же самое. Только вот, увы, есть вещи, на которые невозможно не обращать внимания. Особенно, когда ты попадаешь в такую ситуацию, где мечешься, как белка в колесе, а изменить ничего не можешь. Он же и жалобу написал в министерство, и в Интернете гадости про меня пишет, и статью в «Московском сплетнике» организовал…

— Я в курсе.

— Да, разумеется. Он же, наверное, постоянно хвастается своими подвигами в ординаторской.

— И за ее пределами тоже.

— А вы говорите — не обращать внимания.

— А что вы с ним можете сделать?

— Погнать на него такую же мутную волну. Подкинуть журналистам какой-нибудь высосанный из пальца материал. Накидать записей в Интернет…

— Во-первых, такого толстого бегемота, как Дима, вы этим не проймете. Во-вторых, вы — доцент кафедры, известная во врачебных кругах личность. Ваша репутация чего-то стоит? А какая у Димы репутация? Кто его знает? Кому он нужен? Рядовой врач в захолустной московской больнице. Сидит, «окучивает» свою грядку… Он ее так и будет окучивать, пока Сан Саныч отделением заведует…

— Пролетариям нечего терять, кроме своих цепей…

— Вроде того. Не к киллеру же обращаться…

— Знаете, Константин Христофорович… — Анна на секунду призадумалась, но все же решила сказать. — Как врач, я осуждаю любое убийство и не приемлю его, но как женщина, которую какой-то мерзавец…

— Тогда тем более надо подождать, чтобы это , — на последнем слове Константин Христофорович сделал ударение, — не связали с вами. Подождать, пока все забудется…

— Вы что? — Анна чуть не выпустила из рук руль. — Вы меня не так поняли! Я хотела сказать, что если бы Тихонова кто-то грохнул, то я этого человека могла бы понять! И, возможно, время от времени отправляла бы ему передачи!

— Как он вас достал, однако, — Константин Христофорович покачал головой. — Вам знакомо выражение: «умеющий говорить не совершает ошибок»?

— Это что-то из даосизма? Хотеть и не хотеть, уметь и не уметь?

— Да, примерно так. Я хотел немного пофилософствовать, но скажу просто — не берите в голову, Анна Андреевна. Делайте хотя бы вид, что вы выше всего этого и тогда существенного вреда вашей репутации он не нанесет. У вас басни Крылова дома есть?

— Есть, — не очень уверенно ответила Анна. — Только я их со школьной поры не открывала.

— И зря. Читайте перед сном «Слона и Моську». Вслух или про себя — без разницы, главное — чтобы прочли.

— И поможет? — улыбнулась Анна, на мгновение переводя взгляд с пустой дороги на своего собеседника.

— Непременно, — уверенно ответил Константин Христофорович. — Главное — проникнуться мудростью.

Расстались как хорошие знакомые, пожелав друг другу успехов и обменявшись номерами мобильных телефонов. На всякий случай. Константин Христофорович улыбнулся на прощанье, интеллигентно закрыл дверь, а не хлопнул ею со всего размаху (тоже, кстати, показатель и немаловажный), сунул в рот сигарету, прикурил, развернувшись спиной к ветру, и заспешил легкой рысью по территории двадцать восьмой больницы к длинному семиэтажному хирургическому корпусу, брату-близнецу корпуса терапевтического. «Бедняга, — посочувствовала Анна, глядя ему вслед. — Живет на работе, к собственной семье в гости приходит. Москвичам в Москве непросто, а приезжим еще хуже. Да еще — ипотека».

Дальше мысли пошли не туда, куда следовало, — вдруг подумалось, что лучше уж к собственной семье в гости, чем совсем без семьи. Приевшийся постулат о том, что все еще впереди вдруг аукнулся цифрой «тридцать два». Детородный возраст все продлевается да продлевается, прогресс. Нынче и сорокапятилетняя роженица не такая уж редкая редкость, но если дотянуть с этим делом до сорока пяти, то ребенок окончит школу, а тебе уже пойдет седьмой десяток. Тут «тридцать два» звучит не очень-то, а «шестьдесят два» — так вообще ужасно. «Это твоя бабушка?». — «Нет, это моя мама»…