Юлий Крелин - Исаакские саги

Но это я отвлекаюсь, не успев даже начать. Идут мимо подъездов, то, распевая нечто современное, то, выкрикивая нечто митинговое, то просто, издавая мусорный шум. Ну, а три часа ночи для них не время — молодость, да еще, может, и каникулы у кого-нибудь, или свобода в ожидании армии, да и вообще, причем тут сон, ночь, покой и отдых отживающих стариков. А таковые для них каждый, проживший более четверти века.

Смешно, если только не вспомнить совсем недавнюю историю чуть юго-восточнее нас, где-то в Камбодже, когда такие же вот шалуны во главе с образованными идеологами, перебили треть взрослого населения страны. Хотели создать идеократическое государство да перебили всех к идеям приспособленных. Зато осталась уголовная поросль.

И опять отвлекся — это уже явное нарушение психики: невозможность сосредоточиться на чем-то одном. Даже важном. Беру себя в руки. Попытаюсь рождающийся поток словесный в узду взять, себя взнуздать.

— Мужики! — это, наверное, они так обращаются друг к другу, — смотри, тут у подъездов матюгальники в квартиры.

То же борьба с иностранными словами типа домофон, мегафон, микрофон. И правильно. Патриотическое воспитание этих мужиков в действии. Матюгальник — это слово ближе их менталитету, хоть и «менталитет» тоже слово басурманское. А чем заменить? Психологическим чем-то? Тоже чужое, другоязычное. Скажем, матюгальник — это слово ближе российской душе, чем домофон, мегафон, микрофон…

Ну, да ладно… Вернусь к событию (не «сюжету» же). Ребята скучковались у подъезда. Толкают друг дружку. Каждый норовит в пупочку пальцем ткнуть.

— Мужики, не научно. Видишь, здесь цифра не соответствует квартирам в подъезде. Посмотри, какие здесь квартиры.

Посмотрели. Привели в соответствие номер на табло домофона с возможной квартирой. Один нажал на кнопку — тот, что ближе стоял, иль шустрее всех был. Нет, пожалуй, шустрее тот, кто оттолкнул первого и прижал с решительным видом, не допускающим альтернативного давления со стороны соседа. (Альтернатива — слово, которое также стало бытовым со времен первых перестроечных выборов.) Собственно, никто и не успел оттолкнуть — из решеточки домофона раздался голос, опрощающий пришельцев.

В ответ радостный смех полный счастливым сознанием собственного превосходства:

— Парень, хватит спать. Счастье проспишь, выходи потолкуем. — И еще пара слов чисто русских, вполне патриотических.

— Тьфу. Идиоты. — И домофон отключился.

С сознанием собственной силы и исключительности этот небольшой отряд двинулся к следующему подъезду.

— Не, мужики, больше не надо. А если он с балкона увидит, что мы здесь остались — ментов вызовет. Стая снялась и скатилась с этого фронта действия.

Иссакыч проснулся от противного жужжания домофона и лая собаки.

— Кого это черт несет.

— Да спи ты. Хулиганье развлекается. Ясно же.

Снова раздались тревожные звуки и снова залаяла собака, уставясь на приборчик с видом непостижимой уверенности, что там и запрятан недруг.

— А может, кому плохо? Может, кто из соседей?

— Позвонили бы. Да, хулиганье. Лежи. Спи.

— Нет. Нельзя. Вдруг. — Уже на ходу, уже на пути к двери.

— Кто? Кто там?

— Ну! Я ж говорила хулиганье. Давай спать. У тебя завтра есть операция?

— Уже сегодня.

— Ну, вот видишь. Ложись.

— Сейчас. Посмотрю с балкона.

— Ну, что за дела! Зачем? И так все ясно.

— А вдруг по другим подъездам пойдут. Тогда надо милиции сказать. Перебудят всех.

— Вот только и ждут, чтобы ты их засек. Спи.

С балкона он уже, разумеется, никого не увидал.

Ватага с сознанием собственной силы и превосходства, уже приобрела самосознание шайки. Долго ли увериться в собственной власти над окружающим, пусть маленьким, но миром.

Навстречу шли двое парней. Количество переходит в качество, может, и не думали так, но брюхом чувствовали реальность этой догмы, уходящей идеологии.

— Эй, мужики! Дайте закурить, — двинулись к прохожим маленькой когортой эти солдаты времен упадка Римской империи.

— Я тебе, бля, дам закурить, падла.

Мальчишки не остановившись, кинулись всем стадом на двоих. У тех в руках сверкнули ножи и ближайший парнишка тотчас с криком упал. Остальные, как бы с полным отсутствием того физического явления, что называется инерцией, в то же мгновение побежали в разные стороны от места короткого боя. Если это можно назвать боем?

Бред какой-то. Победители несколько раз со злобой стукнули лежащего ногами по корпусу и тоже побежали. Мальчик лежал не двигаясь, Вскоре, из-за угла появился еще один из птенцов стаи. Он подошел, увидел кровь: — Парни! Сюда! Кровь! Убили? Никого. Мальчик кинулся к автомату — благо он был тут же. Вскоре показалось еще несколько ребят. Кто-то убежал совсем.

На этот раз звонок был телефонный. И собака к этому отнеслась спокойно. Привыкла, не лаяла. Ей, что ночь, что ясный день, как писал Твардовский. Телефон — это норма, это жизнь.

— Ну, что за ночь! Не подходи. Впрочем…

— Наверное, больница. Слушаю.

— Не спите, Барсакыч?

— Конечно. С какой стати я буду по ночам спать.

— Барсакыч. В операционную зовут.

— Что там у вас?

— Вадим Андреевич просит. Мальчишку привезли с ножевым ранением. И ушибы, разрывы. Там, вроде, внутри.

— Ну и что? Не справляются?

— Так все ничего. Но чего-то там ему нужно. Точно не знаю.

— Сейчас еду.

Борис Исаакович начал влезать в брюки.

— Что, Борь, ехать надо?

— Угу. И не пойму чего надо. И не спал совсем. Работничек!

— Что за ночь, действительно. То одно то другое.

— А я, разумеется, хочу бегать и скакать. Вадим сегодня. Он человек ответственный. Зря не позовет. Ну, пока.

Это он говорил уже в дверях.

Вообще-то, он любил ездить в машине по пустым улицам. Быстрая езда ему не нравилась. Самый кайф, как он любил говорить, когда плавно катишься по улице, по сторонам смотришь и ничто тебя не гонит вперед. Верней, никто не гонит. А то ведь несутся со всех сторон коллеги по дорожному лету и невольно включаешься в гонку, которая чаще всего не нужна. Но бегущий рядом, сзади, впереди, вокруг коллектив понуждает к общим действиям на одном уровне. Вот сейчас все условия для такой сладостной плавности, да истинная нужда гонит. Зато после операции, если ночью возвращаешься — плыви себе с оглядкой, получай свой кайф. На этот раз, наверное, кончат они поздно. Точнее рано. Не будет смысла ехать домой досыпать.

— Что у вас, ребята?

— Переодевайтесь, Борис Исаакович, мойтесь.

— Уже переоделся. Сейчас… А что у вас?

— Разрыв селезенки. Но это ладно, убрали. А вот полая вена, сквозное ранение. Ее трудно зашить. Неудобно. Пришлось звонить…

— Полая?! Это да…

Борис Исаакович уже мылся. Перед тем, как занять место у стола, он, уже намывшись, в стерильном халате и перчатках, подошел к голове больного.