Борис Рыжий - В кварталах дальних и печальных

Я лягу спать. А ты пари
над бездною, как на пари,
пари, мой карандаш, уважь
меня, мой карандаш.

Шальную мысль мою лови.
Рисуй объект моей любви
в прозрачном платье, босиком,
на берегу морском.

У моря, на границе сна
она стоит всегда одна.
И море синее шумит,
в башке моей шумит.

И рифмы сладкие живут,
и строчки синие бегут
морским подобные волнам,
бегут к ее ногам.

Не знавал я такого мороза,
хоть мороз во России жесток.
Дилер педи— и туберкулеза
из контейнера вынул сапог.

А, Б, В — ПТУ на задворках.
На задворках того ПТУ,
до пупа в идиотских наколках,
с корешами играет в лапту.

Научается двигать ушами.
Г, Д, Е — начинается суд.
Ж, З, И — разлучив с корешами,
в эшелоне под Ивдель [63] Ивдель — город в Свердловской области, расположен на реке Ивдель. везут.

Я и сам пошмонался изрядно
по задворкам отчизны родной.
Там не очень тепло и опрятно,
но страшней воротиться домой.

Он приходит к себе на квартиру,
мусора его гонят взашей.
Да подруга ушла к инженеру.
Да уряхали всех корешей.

Так чего ты томишься, бродяга,
или нас с тобой больше не ждут
лес дремучий, скрипучая драга,
Нижневартовск, Тюмень и Сургут?

Или нас, дорогой, не забыли —
обязали беречь и любить,
сторожить пустыри и могилы,
по помойкам говно ворошить?

Если так, отыщи ему пару.
Да шагай по великой зиме,
чтобы не помянуть стеклотару —
тлен и прах в переметной суме.

Заночуй этой ночью на тепло —
магистрали, приснится тебе,
что душа твоя в муках окрепла
и архангел гудит на трубе.

Серп и молот на выцветших флагах.
солдатня приручила волчат.
Одичалые люди в телагах
по лесам топорами стучат.

Мы здорово отстали от полка. Кавказ в доспехах,
словно витязь. Шурует дождь. Вокруг ни огонька.
Поручик Дозморов, держитесь! Так мой денщик загнулся,
говоря: где наша, э, не пропадала. Так в добрый путь!
За Бога и царя. За однодума-генерала. За грозный ямб.
За трепетный пеон. За утонченную цезуру. За русский
флаг. Однако, что за тон? За ту коломенскую дуру. За
Жомини [64] Жомини Антуан Анри (1779–1869) — швейцарец, состоял на русской службе в чине пехотного генерала, известный военный историк и теоретик. , но все-таки успех на всех приемах и мазурках.
За статский чин, поручик, и за всех блядей Москвы и
Петербурга. За к непокою, мирному вполне, батального
покоя примесь. За пакостей литературных — вне. Поручик Дозморов,
держитесь! И будет день. И будет бивуак. В сухие кители
одеты, мы трубочки раскурим натощак, вертя пижонские кисеты.
А если выйдет вовсе и не так? Кручу-верчу стихотвореньем.
Боюсь, что вот накаркаю — дурак. Но следую за вдохновеньем.
У к о ней наших вырастут крыла. И воспарят они над бездной.
Вот наша жизнь, которая была невероятной и чудесной.
Свердловск, набитый ласковым ворьем и туповатыми ментами.
Гнилая Пермь. Исетский водоем. Нижне-Исетское [65] Нижне-Исетск — район Екатеринбурга. с цветами.
Но разве не кружилась голова у девушек всего Урала,
когда вот так беседовали два изящных армий генерала?
С чиновников порой слетала спесь. И то отмечу,
как иные авангардисты отдавали честь нам, как солдаты рядовые.
Мне все казалось: пустяки, игра. Но лишь к утру смыкаю веки.
За окнами блистают до утра Кавказа снежные доспехи.
Два всадника с тенями на восток. Все тверже шаг.
Тропа все круче. Я говорю, чеканя каждый слог: черт побери,
держись, поручик! Сокрыл туман последнюю звезду. Из мрака
бездна вырастает. Храпят гнедые, чуя пустоту. И ветер
ментики срывает. И сердце набирает высоту.

Осенние сумерки злые,
как десятилетье назад.
Аптечные стекал сырые
Фигуру твою исказят.

И прошлое как на ладони.
И листья засыпали сквер.
И мальчик стоит на балконе
и слушает музыку сфер.

И странное видит виденье
и помнит, что будет потом:
с изящной стремительной тенью
шагает по улице гном.

С изящной стремительной тенью
шагает по улице гном,
красивое стихотворенье
бормочет уродливым ртом.

Бормочет, бормочет, бормочет,
бормочет и тает как сон.
И с жизнью смириться не хочет,
и смерти не ведает он.

Сие примите благосклонно. Поставьте это на окне.
Пускай Вам профиль Аполлона напоминает обо мне.
Се бог. А я — еврея помесь с хохлом, но на брегах Невы
не знали Вы, со мной знакомясь, с кем познакомитеся Вы.
Во мне в молчании великом, особенно — когда зальет шары,
за благородным ликом хохол жида по морде бьет.
Но…
Алексей Арнольдыч Пурин, с любовью к грациям и
к Вам сие из Греции в натуре для Вас я вез по облакам.

Жизнь — суть поэзия, а смерть — сплошная проза.
…Предельно траурна братва у труповоза.
Пол-облака висит над головами. Гроб
вытаскивают — блеск — и восстановлен лоб,
что в офисе ему разбили арматурой.
Стою, взволнованный пеоном и цезурой!

Лейся песня — теперь все равно —
сразу же после таянья снега
мы семь раз наблюдали кино
про пиратов двадцатого века.

Единение с веком, с людьми,
миром, городом, с местной шпаною —
уходи, но не хлопай дверьми,
или сядь и останься со мною.

После вспомнишь: невзрачный пейзаж,
здоровенный призр а к экскаватора.
Фильм закончен. Без малого час
мы толпимся у кинотеатра.

Мы все вместе, поскольку гроза.
Только вспомню — сирень расцветает —
проступает такая слеза,
и душа — закипает.

Жили-были, ходили в кино,
наконец, пионерами были.
Зазевались, да — эх! — на говно
белоснежной туфлей наступили.

От скуки-суки, не со страху
подняться разом над собой
и, до пупа рванув рубаху,
пнуть дверь ногой.

Валяй, веди во чисто поле,
но так не сразу укокошь,
чтоб въехал, мучаясь от боли,
что смерть не ложь.