Юрий Козлов - sВОбоДА

Егоров пожал плечами.

— Что несколько минут назад девушка была изнасилована. Сперма во влагалище и все такое. Там сидел охранник, он побежал в морг, но никого не нашел. Кто-то слышал, что вроде бы от больницы отъехала машина. Они не стали обращаться в полицию, потому что девушка все равно не смогла бы дать показаний, а то, что она ожила, греки расценили как чудо. Они же наши братья по вере, православные. Если бы она осталась на острове, они бы почитали ее, как святую.

— Но тебе-то что до этой истории? Хочешь организовать ток-шоу на телевидении: «Мертвая девушка воскресла после изнасилования в морге! Греки уверены, что это сделал ангел!» — Егоров подумал, что, в принципе, виски Игорьку уже не повредит.

Оклемался Игорь Валентинович.

Но налил только в свой стакан.

— И мне плесни, — потребовал начальник.

— Символически, — сказал Егоров.

— Ангел не мог этого сделать, — нахмурился на скупо отмеренную порцию Игорек. — У ангела, видишь ли, отсутствуют половые органы.

— Тогда это точно был не ангел, — вздохнул Егоров. — Кому понадобилось… кино? Зачем камера?

— Грустная история, — вздохнул Игорек. — Как почти все истории в России. Дума работала последний год, мне сказали, что я не попадаю на проходное место в списке. Потом вдруг обыск, выемка документов в наркологическом центре. А что можно обнаружить среди этих документов? Да что угодно! Расписку в получении денег от ЦРУ. Инструкцию по проведению террористической акции. План государственного переворота. Я все понял, хотя и не понял, в чем провинился? Все делал аккуратно, никому дорогу не перебегал. У меня коттедж в Испании, ты знаешь, я решил отвалить на пару лет, отдохнуть, посмотреть, что дальше. Сидел тихо, готовился, завершал дела в Москве. Но телефон слушали, за счетами следили. Меня пригласил на беседу вице-спикер. Он сказал, что я зря паникую, все проблемы можно уладить, но и я, в свою очередь, должен кое-что сделать для безопасности государства. Предложил встретиться с человеком, отвечающим за эту самую безопасность. Тот попросил меня организовать сеансы гипноза для потерявшей память девушки и записать их на видеокамеру. С ее матерью все согласовано, сказал он. И еще попросил съездить на тот остров, так сказать, пройтись по хвостам. Он сказал, что если я соглашусь, это будет мой добровольный выбор. Наша встреча, сказал он, носит неофициальный характер, я обращаюсь к вам, как к патриоту России. За патриотизм, сказал он, денег не платят, по службе не двигают, орденов не вешают. Решайте сами.

Орденов не вешают, вспомнил своего зайца Егоров. Нам тоже не повесят, подумал с грустью, как бы оправдываясь перед деревянным другом.

— А в чем заключался патриотизм? — спросил Егоров. — Неужели они решили вычислить и наказать насильника?

— Вычислить да, наказать — не знаю, — ответил, с недоумением глядя в дно стакана, Игорек. — Тут было что-то? — поинтересовался он у Егорова. — Или ты загипнотизировал меня, как ту несчастную девчонку?

— У меня тогда не получилось, — вздохнул Егоров. — И сейчас не получается. Вы умеете хранить государственные тайны.

— Наверное, меня потому и выбрали, что в смысле политики я был никакой, — задумчиво посмотрел на него Игорек. — Бизнес — да, клиника — пожалуйста. Это мне нравится. Политика… — покачал головой.

— Но дело, как я понимаю, представлялось медицинско-политическим, — поторопил впавшего в неуместную для бизнесмена задумчивость Игорька Егоров. — Только вот насчет государственной безопасности я пока не очень…

— Я тоже, — Игорек дошел до письменного стола, вернулся с иллюстрированным журналом. — Пока не увидел. — Показал Егорову фотографию.

Егоров узнал девушку. Она повзрослела, и, как писал американский писатель Теодор Драйзер, находилась «в зените женской красоты». Хотя, Егоров сомневался в существовании этого самого зенита. Высшие точки женской красоты были разнообразны, неуловимы, рассредоточены по параллельным мирам. Егорова, как рогатого жука, неудержимо влекла к себе лампа-попа медсестры. Недавно побывавшего у него на приеме мужа молодой симпатичной женщины влекла к себе теща со сморщенным, как побитое осенним морозцем яблочко, лицом. Кого-то, возможно, влекла к себе окутанная клубами дыма правозащитница из регистратуры, пострадавшая за Солженицына Владлена Самуиловна.

В черном платье с металлическими блестками девушка (ее еще вполне можно было так называть) стояла на мраморном полу под люстрами в одном из залов Третьяковской галереи на торжественной церемонии открытия выставки картин Айвазовского из частых собраний.

Эта выставка состоялась по инициативе президента, который дал дружеский совет крупным бизнесменам и просто знакомым богатым людям посодействовать возвращению в Россию картин великого художника. Те не стали чиниться. На всех картинах была вздыбленная, проникнутая гневом и отвращением к цепляющимся за обломки кораблей людишкам, вода. Казалось, холсты из последних сил сдерживают ее напор. Еще мгновение — и сине-зеленые волны смоют, как крошки с мраморного пола, собравшуюся публику. Рядом с девушкой стояли президент и вице-премьер правительства, про которого писали, что президент вот-вот его снимет. На фотографии присутствовала и первая леди. Она смотрела куда-то в сторону, и явно не находилась «в зените женской красоты». По крайней мере, в данный момент и на данной фотографии.

— Ну и что? — спросил Егоров. — Девчонке повезло. Она жена… вот этого? — показал на вице-премьера. — Не понимаю, — вгляделся в его недобрую, словно сжатую в кулак физиономию. Вице-премьер стригся коротко и был похож на постаревшего, перешедшего на тренерскую работу боксера. — Почему он нравится народу? Что он сделал хорошего? — пожал плечами Егоров.

— Устанавливает сеть общественных сортиров и оздоровительных аква-комплексов в Москве. Социальная программа «Чистый город — чистые люди», — ответил Игорек. — А еще… — добавил после паузы, — он был тогда… двенадцать лет назад… на острове. И он, — ткнул пальцем в президента на фотографии, — тоже там был.

— И что из этого следует? — еще раз внимательно посмотрел на фотографию Егоров. — Я полагаю, инцидент исчерпан. Они снова рядом, и, судя по всему, им всем хорошо.

— Что-то они там напутали, — едва слышно произнес Игорек, но Егоров расслышал.

— Кто и где? — уточнил он.

— Там, — махнул рукой Игорек в сторону окна, где, по всей видимости, пролегала дорога в прошлое. — И здесь, — кивнул на картину, висящую на стене кабинета. Возле храма Василия Блаженного толпа мужиков в зипунах и баб в кокошниках почтительно приветствовала какого-то важного — в жемчужных охабнях и при бороде — боярина, но может и самого царя.