Андрей Шляхов - Клинический случай

Анна настолько погрузилась в воспоминания, что уже слышала мерный плеск волн, но очень скоро плеск перешел в стук.

Стучали в дверь. Робко, потому что тихо, и нервно, потому что дробно-непрерывно.

— Входите! — немного раздраженно разрешила Анна, раздражение не было вызвано тем, что кто-то отвлекает ее от дум, просто она еще не совсем пришла в себя после чтения опуса доктора Тихонова.

Дверь деликатно приоткрылась ровно настолько, чтобы пропустить внутрь гостью — врача пульмонологического отделения Ирину Игоревну Пардус, худую, сутулую, длинношеюю и длинноносую, очень похожую на цаплю. Цаплю с гнездом из кудряшек на голове. Унылая внешность странным образом сочеталась с неиссякаемым оптимизмом, казалось бы, совершенно неожиданным и необоснованным для многократно битой жизнью матери-одиночки, воспитывающей двоих детей. Несмотря на то, что дети уже учились в школе (сын — в шестом классе, дочь в третьем), Ирина Игоревна называла их не иначе как «малышами». Под стеклом на ее столе в ординаторской, там, где обычно лежат списки телефонных номеров, графики и прочие нужные деловые бумаги, была устроена фотовыставка «я и мои малыши», обновляемая чуть ли не еженедельно. Вся больница знала — хочешь чего-то от Пардус (например — упросить взять к себе в палату переводом беспаспортного бомжа), поговори с ней о детях. Ирина Игоревна разомлеет и не только возьмет бомжа, но и не будет считать, что ей за это обязаны.

— Анна Андреевна, помогите!

Пардус упала на стул, умоляюще посмотрела на Анну, даже руки ненадолго сложила в молитвенном жесте.

— Помогу чем смогу, — ответила Анна, решив, что Пардус пришла занять денег.

Она не раз одалживала Ирине Игоревне небольшие суммы до получки, которая та исправно возвращала.

— Помните Моханцеву из третьей палаты?!

Анна призадумалась, вспоминая.

— Ну эту… — Ирина Игоревна скорчила противную рожу: — Бабу-ягу, которая с палочкой ходила.

— A-а, в халате с розами! — вспомнила Анна.

— Вот-вот, она самая.

— Что, снова поступила и опять к вам? Сочувствую.

— Хуже, Анна Андреевна! Она жалобу на нас с Юлией Юрьевной написала!..

Юлией Юрьевной (для своих просто Юю) звали заведующую пульмонологией Гаршину.

— …Будто мы ее, чуть ли не насильно выпихнули из больницы! На самом деле ушла она самовольно, после скандала с постовой медсестрой, послав меня на три буквы прямо в коридоре…

Летом уйти из больницы легко, потому что не приходится ждать, когда из комнаты хранения принесут верхнюю одежду и обувь. Соответственно и персонал о своем желании уйти (в комнату хранения за вещами обычно ходит сестра-хозяйка по распоряжению лечащего врача или заведующего отделением) тоже не надо предупреждать. Собрался, подпоясался, выгреб имущество из тумбочки и — скатертью дорога!

— …И знаете, почему поскандалила? А теперь — жалуется! От нас затребовали объяснительные! Анна Андреевна, вы нас не поддержите?

— Как?

— Ну, мы с Юлией Юрьевной написали в истории, что больной разъяснена необходимость продолжения стационарного лечения, тра-та-та и все такое, как положено, но вот расписки от нее самой в истории нет, и наши объяснения выглядят… бледновато. И мы…

— И вы решили, что неплохо бы было притянуть сюда и доцента Вишневскую? Для солидности?

— Да, — кивнула Пардус. — Извините, если… Но это не Юлия Юрьевна, это я подумала…

— Ирина Игоревна, вы уже сколько лет работаете врачом? — Вопрос был риторическим, поскольку Анна знала приблизительный ответ — около пятнадцати лет за вычетом двух декретных отпусков.

— Давно, — выдохнула Ирина Игоревна и вскочила, словно подброшенная пружиной. — Извините за беспокойство! Я пойду…

— Я еще не закончила, — строго сказала Анна. — Сядьте и дослушайте!

Пардус села.

— Если давно, так должны понимать, что ничьи свидетельства не заменят вам расписки пациента. Если у вас нет расписки, то, значит, вы никого ни о чем не предупреждали! Во всяком случае, любая комиссия, любой проверяющий будет рассуждать только так. Согласны?

— Согласна, — Ирина Игоревна исторгла вздох, больше смахивающий на стенание. — Это строгий выговор, а, значит, год без премии.

С премиями в двадцать пятой больнице, как, впрочем, и повсюду, дело обстояло сурово. Имеющие взыскания премий не получали. Никаких. Ни ежемесячных, которые, несмотря на свое название, выплачивались далеко не каждый месяц, ни квартальных, ни «праздничных» — к дню медика и Новому году. В принципе логично — провинились, так какие вам премии? — но сурово. Для той же Ирины Игоревны премии были существенным подспорьем. Пульмонология — не урология и не гинекология, там врачей особо не благодарят. Принесут раз в неделю коробку поседевших от времени конфет, а то и не принесут.

— Целый год! — Пардус закатила глаза. — Из-за какой-то сволочи! Ушла же сама! А с сестрой постовой она знаете по какому поводу поскандалила? Та, видите ли, не разрешила ей днем, когда обходы идут, телевизор в холле врубить на полную громкость! Вот баба-яга, так баба-яга, только ступы с метлой не хватает!

— Сколько эта «баба-яга» у вас пролежала, Ирина Игоревна?

— Двенадцать дней.

— Выписку она не забирала?

— Нет.

— История у кого? В архиве или уже у Надежды Даниловны?

— У Юлии Юрьевны, она ее забрала…

— Так несите ее скорее ко мне! — распорядилась Анна.

— Зачем? — удивилась Пардус.

— Давайте рассуждать логично. Расписки у вас нет, верно?

— Нет.

— Написать вы расписку не можете, верно?

— Верно.

— А без нее вам выговор?

— Выговор.

— Значит, надо переписать историю болезни.

Ирина Игоревна вздрогнула от неожиданности. Не ожидала услышать такой совет от доцента Вишневской. «У меня репутация слишком правильной девочки», — усмехнулась про себя Анна.

— Как переписать, Анна Андреевна? Зачем?

— Переписать так, будто вы выписали ее в плановом порядке.

— Но ей же по стандартам положено отбыть двадцать дней!

Стандарты оказания медицинской помощи предусматривают не только как обследовать больных и чем их лечить, но и то, сколько суток им следует провести в стационаре.

— Ну, если мы напишем, что обострение было вызвано несоблюдением режима амбулаторного лечения, что, начав регулярно принимать препараты, она тут же нормализовалась, то выписка на двенадцатый день будет выглядеть более-менее нормально. И никаких записей про скандалы и самовольные уходы. Пролечили, выписали, забыла выписку, чего-то там себе придумала. Старческая деменция это вам не шутка, иногда люди такие странные жалобы пишут… Одно дело, когда жалоба совпадает с историей болезни, пусть и не на все сто процентов, но все же совпадает, и другое — когда есть диаметральные, так сказать, расхождения. Так что переписывайте дневники и обходы. Накануне выписки впишите в обход и меня, тем более что я ее смотрела на самом деле. Максимум, что вы получите по итогам разбирательства, это рекомендацию впредь соблюдать сроки строго по стандартам.