Ольга Карпович - Младший

— Давай покороче, — оборвал ее Леня.

— Мы… — всхлипнула Лариса. — Мы разошлись с Аркадием.

— О господи! — повторил Леонид.

Увидеть Веру Алеше удалось только через две недели, в день выписки. Он ждал, притаившись в больничном сквере, видел, как прошел туда-сюда, от входа к припаркованному у ворот ржавому «Запорожцу», бородатый папаша, как прошествовала в здание мать Веры, Наталья Викторовна, в массивных дымчатых очках на носу. Он стоял за полуоблетевшим кустом боярышника, машинально обрывая с ветки подмерзшие крупные ягоды. Наконец Вера появилась на ступеньках, очень бледная, в наглухо застегнутом черном осеннем пальто. Наталья Викторовна суетилась рядом.

Алеша выступил из-за куста, подошел к зданию. Вера, увидев его, замерла на ступеньках, судорожно сжала в руке перчатку. Наталья Викторовна брезгливо поджала губы и хотела пройти мимо.

— Мама, я сейчас, — тихо сказала Вера.

Та неодобрительно посмотрела на дочь, буркнула что-то себе под нос и быстро пошла к воротам.

— Верочка, милая, как ты?

Алеша шагнул к ней, дотронулся до плеча. Лицо Веры чуть дрогнуло, взлетели и опустились ресницы. Она осторожно сняла его руку, отстранилась.

— Уже хорошо, спасибо, — голос был тихий, спокойный, совсем равнодушный.

— Вера, я так виноват перед тобой! — быстро заговорил Алеша. — Ей-богу, не знаю, как так вышло. Я… ну вот честно… я что хочешь сделаю, чтобы ты мне поверила. Ну, хочешь, на голову встану сейчас, а?

Он чувствовал, что говорит не то, что каждое слово только отдаляет их друг от друга. Но не мог остановиться, нес что попало, лишь бы не молчать, лишь бы не смотреть в ее холодное, чужое лицо.

— Не надо, Алеша, — покачала головой она. — Ничего больше не надо, пожалуйста.

— Но почему? — взмолился он. — Я понимаю, что все испортил… Но мы же можем исправить, ну хотя бы попытаться…

Лицо Веры исказилось, пальцы с силой вцепились в тонкий ремешок сумки.

— Ничего не выйдет, Алеша, — покачала головой она. — Просто больно очень, понимаешь? Больно! Я не могу…

Она быстро сошла со ступенек. Мать, поджидавшая у ворот, бросилась к ней, подхватила под локоть и повлекла к машине. Алеша видел, как захлопнулась за Верой рыжая дверца «Запорожца», закашлял мотор, и машина, дребезжа, поехала вдоль по улице. В ветвях деревьев зашелестел ветер, закачались ветки над головой, брызнули за шиворот холодные капли. Но Алеша не почувствовал этого. В голове, от уха до уха, свистела ледяная пустота.

За окном кухни медленно опускались первые мелкие снежинки. Во дворе, на детской площадке, уныло таскал за веревку игрушечный грузовик соседский Митька. Ветер гнал газету по круто уходящей вниз, к подъезду, дорожке. Если приглядеться, можно даже различить крупно напечатанные слова: «Труженики села». Хмурый пасмурный день вползал в квартиру, испуганно жался по углам, словно подавленный царящим за столом напряженным молчанием. «Надо же, надо же, надо ж такому случиться», — надсадно надрывалось радио у соседей.

Валентина Васильевна, сдвинув седые брови, сердито уставилась в тарелку с кашей. Алеша, удивительно спокойный, отстраненный, прихлебывал чай. Леонид исподволь поглядывал на брата, не пытаясь унять ворочавшееся внутри глухое раздражение, смешанное с обидой. Лариса отпила кофе, быстро стрельнула глазами по сторонам и произнесла, как всегда невпопад:

— Как приятно, что мы снова все вместе. Одна семья…

Макеев чуть слышно хмыкнул. Да уж, назвать их четверых семьей теперь вряд ли возможно. Просто случайные люди, которых судьба заставила как-то сосуществовать, уживаться в четырех стенах. Вернувшись из санатория и обнаружив в доме блудную дочь, бабка разбушевалась не на шутку. Скандал гремел несколько дней, старуха поносила своих непутевых потомков, Лара рыдала и била посуду, Леонид пытался кое-как наладить шаткое перемирие. Лишь Алеша оставался равнодушным к кипевшим в семье страстям, все так же исчезал из дома с самого утра и возвращался лишь поздно вечером. Макеев несколько раз пытался вызвать брата на разговор, достучаться до него, понять, что происходит в душе у этого ставшего вдруг в одночасье чужим и далеким мальчишки. Но Алеша всякий раз смотрел мимо него и, кажется, не слышал ни единого обращенного к нему слова. Он как будто жил в другом мире, и Леня с болью вынужден был констатировать, что впускать его в этот новый замкнутый мир брат не собирался. Вот и сейчас: сидел напротив, механически поднося ко рту кружку чая, смотрел сквозь него — далекий и чужой.

В коридоре зазвонил телефон. Мать дернулась было на звук, но тут же сникла, повесила голову. Валентина Васильевна, отставив тарелку, прошаркала в коридор и заговорила с невидимым собеседником:

— Захар Петрович? Здравствуйте, дорогой! Из совета ветеранов? А что такое?

Лара вздохнула и с тоской уставилась в окно. Старые связи за время отсутствия растерялись, новых она пока не завела, и мать откровенно скучала без обычной свиты поклонников. Забывала даже завивать локоны и подводить глаза.

Алеша поднялся из-за стола, буркнул «Спасибо!» и хотел было уйти из кухни, но Леня остановил его.

— Послушай, — вкрадчиво начал брат, — Леш, я все понимаю… Но ты должен вернуться в зал. Времени до чемпионата почти не осталось, надо срочно оттачивать программу, иначе…

— Иначе что? — коротко спросил вдруг Алеша.

Леня, довольный тем, что брат наконец-то не проигнорировал его слова, пошел на контакт, принялся горячо убеждать:

— Ну как что? Как будто сам не знаешь! Не успеешь как следует подготовиться, провалишь выступление…

— И что? — все так же, не глядя, переспросил Алеша.

— Медаль не получишь, из сборной вылетишь, — развел руками Леонид.

— А если мне на это наплевать? — Алеша облокотился спиной о дверной косяк, скрестил на груди руки.

Леонид начал заводиться. Да сколько можно разводить тут мордовские страдания, в конце концов. Ну кинула девка, и что с того? Не мальчик уже, должен понимать, что в этой жизни главное, а что второстепенное. Выиграет чемпионат, и девки сами на шею вешаться будут, да еще и в сто раз лучше этой блеклой Веры.

— Это несерьезно, — поморщился Леонид. — Ты говоришь как мальчишка, подросток. Что значит наплевать? Это дело твоей жизни.

— Да нет, я как раз серьезно, — возразил Алеша и вдруг усмехнулся как-то нехорошо, неприятно. — Кто сказал, что это дело моей жизни? Это ты так решил?

От неожиданного напора Леня растерялся.

— Но ты же всегда мечтал… Старался, работал…

— Это ты всегда мечтал, — покачал головой Алеша, пристально глядя на брата. — Это ты мечтал, чтобы я сделал то, что не получилось у тебя. Это ты заставлял меня работать, стараться, отбрасывать все, что могло бы помешать спорту… А я больше этого не хочу! Я должен сам разобраться во всем, сам найти дело своей жизни. Мое, а не то, которое ты для меня выбрал!