Людмила Коль - Земля от пустыни Син

Вот так все устроилось. Конечно, это несколько взгляд со стороны, пробежка по поверхности, потому что есть, разумеется, и шероховатости. Но без них жизни ведь не бывает, согласись.

Ты спрашивала меня не раз о Ленизе. Ты знаешь, это знаковая для меня девочка — мы с Гюнтером познакомились благодаря моей фантастической встрече с ней в Берлине. И для меня она как родная.

У Ленизы странная судьба. Мне кажется, она родилась для того, чтобы все время терять: в детстве она потеряла отца — он бросил семью; потом потеряла мать. Здесь все складывалось не так плохо. Гюнтер был ей всегда помощником и советчиком — ты ведь знаешь, какие немцы внимательные и чувствительные, как стараются помочь, как у них развито чувство вины. Впрочем, не мне рассказывать тебе об этом. Лениза поступила в университет, появился бойфренд. И я чем могла старалась помогать ей — по велению моего сердца. Но полтора года назад у нее обнаружили рак матки. У девушки, которая еще не рожала! Может быть, это генетическая предрасположенность к такому виду заболевания, не знаю, потому что у ее бабушки было то же самое. Ленизе сделали операцию. И хотя тогда ничего больше не обнаружилось и она вроде бы полностью поправилась, но после этого, можешь представить, она осталась одна, потому что молодой человек ушел — «слинял», по-нашему. Не могу сказать, что он мне нравился. Скорее, совсем даже не нравился. Бесспорно, он был не злой мальчик, но с большой заявкой на неординарность — она сквозила в каждом слове, в каждом движении. Однако меня раздражало в нем с первого мгновения, как я его увидела, не столько это, сколько его полное равнодушие к людям, безумный эгоцентризм, четкая математическая расчетливость во всем абсолютно, просчитывание каждого своего шага, без эмоций, без чувств, подчинение одной цели: выжить в этом мире любой ценой — живучесть у некоторых людей колоссальная. Не знаю, может быть, так и нужно — чтобы выжить? Ленизу он рассматривал, если я правильно поняла, как одну из ступенек, которую он преспокойно перешагнет, когда потребуется. Для меня все это было очевидно. Но не могла же я сказать ей об этом! Она была слишком влюблена и в него, и в его стихи. Стихи были такие же, как он сам: бесчувственные, неэмоциональные, просчитанные, немузыкальные — просто какие-то математические формулы, записанные буквами. Неинтересные. Хотя ему очень хотелось бы, чтобы думали, будто они если уж и не гениальные, то талантливые. Он четко просчитывал все до миллиметра, продумывал, как себя вести и выжидал подходящий момент, чтобы найти то, что ему может пригодиться в будущем, — холодно и расчетливо: устроиться . Неприятны мне такие люди. Ну, ладно, не обращай внимания, это я уж просто так, выговорилась по поводу некоторых людей и их отношения к другим людям. Хотя все, что я описала, сыграло свою роль: когда Лениза вернулась домой после операции, он просто исчез. И — точка.

Я не представляю, как она и физически, и психологически перенесла и операцию, и это предательство. В конце концов, мальчика понять, конечно, можно: зачем ему чужие проблемы, он испугался — так скажет каждый. Но чтобы вот так — просто исчезнуть?.. Конечно, мы все были с ней. Я утешала ее всеми возможными средствами. Она терпеливо, но безучастно выслушивала. И как-то раз сказала: «Интересно, где грань между реальной болью и воспоминанием о ней, как о далеком факте, когда боли уже не ощущаешь? Некоторые люди ведь смеются потом над тем, над чем они плакали. Вот я и хотела бы знать, в какой момент наступает этот переход от одного состояния к другому?»

Сейчас Лениза в Панаме — получила стажировку в университете. Пишет, что довольна работой в лаборатории, что у нее намечается интересная тема будущей диссертации. Но я не уверена, что со здоровьем все в порядке. Один раз она написала, что находится под наблюдением врачей, что, кажется, нашли еще что-то, но где точно — не пишет, имейлы давно не приходили, хотя я постоянно посылаю ей хотя бы несколько слов привета. Ведь она такая молодая для меня — почти ровесница моим детям.

Вот такие жизненные коллизии.

И я, постоянно вспоминая ее, думаю теперь, Светочка, что все остальные человеческие «трагедии» — ничто в сравнении с тем, что мы, например, видим по телевизору, когда дети, которые еще не могут как следует выговорить этого слова, произносят: «Я выкарлабкаюсь!»

Все наши переживания, страдания, разочарования, потери — разве они чего-то стоят по сравнению с этим?

Поэтому могу сказать точно: у меня все хорошо, просто отлично! А если шире, Света, — у всех нас все отлично!

Сегодня послала тебе по почте новогоднее поздравление. Знаешь, наступает момент, когда письма открывать уже и грустно, и страшно, и горько: что там?.. Поэтому я шлю теперь только праздничные открытки с напечатанными пожеланиями и веселыми картинками.

Соберешься в Берлин, сообщи.

С надеждой на скорую встречу —

Таня

Дорогая Татьяна!

Merry Christmas!

Начинается время поздравлений, поэтому поздравляю вас сразу со всеми грядущими праздниками: с Новым Годом, русским Рождеством и русским Старым Новым годом!

Я долго ничего не сообщала о себе, потому что практически была не в состоянии что-либо делать, а тем более подходить к компьютеру и отвечать на чьи-то письма. Я перенесла еще одну операцию — мне удалили левую грудь, так как там нашли опухоль, и это случилось вскоре после того, как я приехала в университет Панама-Сити. Поэтому все мои контакты с кем-либо на долгое время прервались. Но теперь я надеюсь, со мной все ОК, а Новый год — как раз тот случай, когда снова можно сказать всем: Привет, дорогие друзья!

Весь прошедший год означал для меня невыносимо тяжелую борьбу за физическое выживание: лечение, которому не было видно конца. Все мои знакомые и друзья, которых я встретила здесь, персонал больницы — от врачей до сиделок — всем им я благодарна за то, что они буквально день за днем выхаживали меня. Я не очень хорошо помню время, которое провела в больнице. У меня была слишком высокая температура и вполне вероятно, что большую часть суток я спала. Но и остальную часть года я провела в основном в постели или в гамаке, где я тоже спала, спала, спала…

Почему я оказалась в больнице? Скорее всего, это была реакция на химиотерапию, но кто может сказать точно? Во всяком случае у меня выпали все волосы на голове — остался голый череп, а руки и ноги выглядели такими прозрачно-худыми, что я не подходила к зеркалу, чтобы не видеть себя всю.

Потом я начала учиться ходить. Это было как ежедневное упражнение: шаг за шагом несколько ступенек вверх по лестнице — и несколько вниз, чтобы вернуть себе силы двигаться.

Однажды, когда я вот так медленно передвигалась по своему обычному маршруту с помощью моей подруги Изабель, мы услышали ГРОМКОЕ призывное «мяу». Я обернулась, чтобы удостовериться, откуда раздался звук, и заметила в углу лестницы очень грязного котенка примерно двух месяцев от роду. Как я могла оставить его здесь без всякой помощи, голодного, дрожащего от страха? Вы же знаете, как я люблю животных. Я тут же взяла его на руки, мы отнесли его домой и присоединили к двум другим кошкам, которые, конечно, принадлежат не мне, а Изабель, но которых я обожаю, и они меня, кажется, тоже. Итак, их стало три. Нового котенка я назвала Кэти — это девочка, с дымчатого цвета шерсткой и голубыми глазами. Но издали она вся кажется голубоватой. Она очень изящная в движениях, грациозна, а когда сидит, похожа на статуэтку.