Екатерина Завершнева - Высотка

Зачем-то живу на Фрунзенской, в квартире-трешке. Листья осыпались, за окном потемнело еще больше, потому что ночь наступает и солнца снова нет. Готовлю еду на семь человек, иногда на восемь, если приезжает Ян. Правда, Ян ее никогда не ест. Предложила однажды и была молниеносно расстреляна в упор, бац-бац, даже говорить ничего не пришлось. Кто я такая, в сущности? Женщина Баева, без имени и права голоса. Что-то вроде домашнего животного, которое должно сидеть на коврике, причем сидеть тихо или его выкинут на улицу. Но я все равно готовлю на восьмерых — из чувства противоречия, и потом — у нас не пропадет, придурки сожрут.

Ян — начальник, шеф. Приезжает раз в неделю устраивать придуркам головомойку. Я при этом не присутствую, но по рожам его подчиненных, выползающих на кухню покурить, могу домыслить остальное. Ян не повышает голоса и ничего не повторяет дважды. Аспирант мехмата, высокий, худой, с лицом гуманоида с планеты Зюк — широко расставленные глаза, непропорциональной большой лоб, скулы обтянуты желтоватой кожей. Вылитый профессор Мориарти.

Придурки — это Мальчок, Паря, Кулак (то бишь Кулаков) и Ведро. Как их зовут — не выясняла. Приходят, сжирают все без разбора, полночи гогочут, обсуждая каких-то лохов и тупиц, смотрят «Назад в будущее», «Горца» и порнушку. Мальчок у них самый несчастный — он предназначен для битья, он шестерка . Заискивает перед всеми, даже передо мной, и тем не менее остается бессменным козлом отпущения. Затрещины и фофаны ему отпускаются без счета, что уж говорить о бычках, каждое утро всплывающих в его чашечке кофе ( кашечке чофе , говорит Баев).

Баев и Босс — интеллигенция. С ними Ян обходится мягче, платит больше. Это Мальчок мне нажаловался, мол, несправедливо — они с придурками носом землю роют, а Баев с Боссом сидят в офисе, чистенькие, бумажками заведуют. И что за бумажки? — спрашиваю. Да так, накладные, приход-расход. Мы компьютеры продаем — тебе Баев разве не сказал?

Баев котируется выше остальных, хотя и к нему Ян обращается презрительно — Архангел, или даже Архангел Гавриил . Архангел кривится, но терпит — заработок приличный, зеленью. Мы мечтаем съехать отсюда (и могли бы, ведь я тоже зарабатываю), но Ян на это добро не даст, а Баев поперек никогда не выступит.

(Баев, или мы оба крепостные?)

Возвращаюсь с диванов убитая, без Гарика трудно, почти неподъемно. Дали нового напарника, он оказался на редкость молчаливым. Пиво на бульваре пить отказывается, говорит — я лучше дома, нет привычки на улице выпивать. Видали?

На прошлой неделе работала без него, получилось не очень — кинули. Работу приняли, денег не заплатили. Олежка ругается — как мне теперь из них выбивать? Я похож на рэкетира? А за материал, поролон и прочее кто заплатит, Пушкин? Ладно, вот тебе аванс, живи. А то помрешь на производстве, я потом отвечай… Какая-то ты умученная, Арутюновна. Может, погуляешь недельку так, без поролона?

Хорошо, когда никого нет дома или мы с Баевым одни. Завариваем длинный-длинный чай из жестянки; листья-иголочки, вкус дыма и речной воды; пьем его на кухне, на диванчике, как раньше. Баев устает, но не жалуется. Засыпает на полуслове, положив голову мне на колени, и я сижу, не шелохнувшись, пока в дом не вламываются придурки.

Home, home again, I like to be here when I can, нет, не нравится и не звучит, эта музыка теперь чужая. Я было завела, но Баев посмотрел умоляюще. Нет.

Спим на одноместной кровати, обнявшись, как близнецы в утробе, потому что иначе не поместишься — и это все. Брат и сестра, небо и земля, вода и камень — это и есть платонические отношения? Ты же хотела как в кино, говорит Баев, вот тебе кино. Даже подушка одна на двоих.

Теперь очень бережно. Так бережно не бывает, когда все хорошо. Но мы и не строим иллюзий. Сейчас главное продержаться на плаву и не потопить другого.

(А здесь рассвет, но мы не потеряли ничего:

Сегодня тот же день, что был вчера.)

Кот и Ко оттаяли и легализовали мое присутствие в ГЗ. Мы навещаем высотку, Баева здесь ждут, на него прибегают смотреть, ему рады. Баев не может ударить в грязь лицом, скупает окрестные ларьки, проставляется пивом и плюшками. У него гостевая гигантомания — он должен всех накормить. Мне это приятно — когда-то нас кормили, теперь мы. И ничего, что зелень улетает так же быстро, как и незелень. У меня все есть, у Баева тоже. Чай, пальто, ботинки. Живем.

(В первый же день совершили обход по всем комнатам, кроме одной. Там до сих пор стекло не вставлено. Обыкновенная дверь, одна из. Не оборачивайся, если хочешь остаться в живых.

А я очень хочу. Мне вдруг приспичило жить — неважно как, лишь бы не на том перекрестке. Я ведь по-прежнему там, Митя. Толпа разошлась, обломки убрали, движение восстановлено, а я стою как дура и ни с места… Нет, не надо, хватит. Это ты меня бросил, ты. Господи, как ты мог. Двадцать четыре года. Но я забыла, все забыла — ведь ты мне даже не снишься. Митька. Митька.)

Однофамильцы Баевы — Даниил и Маринка — сдружились не на шутку. По выходным мы навещаем молодоженов, и пока Маринка режет что-то на кухне, Баев развлекает ее своими фирменными штучками. Она совсем невеселая, надо срочно что-то делать, например просветить ее насчет оранжевых шаров. Вот едешь ты в метро, говорит он, и кто-то противный сверлит тебя глазами или, хуже того, докапывается. А ты — рраз! — огненную стеночку вокруг себя сооруди. Или стеклянную, пуленепробиваемую, от нее вся фигня будет отскакивать — бэу-бэу, бамц-бамц. Как услышишь этот звук, знай, что защиту ты поставила такую, что ни один интервент не проломит.

Маринка доверчиво слушает, ярко-синие глаза, тонкие бровки, ловкие пальчики с коротко обрезанными ноготками. Теперь она готовит на восьмерых, я помогаю. Остальные все больше по книжкам.

В фаворе экзистенциализм, здесь принято любить Сартра и Камю, а также непроизносимого Кьеркегора. От Сартра меня тошнит, о чем я с порога и заявляю, завоевывая без лишних усилий статус маргинала. Новые имена: Хабермас и Левинас, для меня пока неразличимые, но я и о них разглагольствую — звание маргинала обязывает. По выходным мы смотрим артхаус и слушаем Антонов ликбез на тему новейших тенденций в кинематографе. Мама Антона — известный кинокритик, папа — звукорежиссер на «Мосфильме». Я с ними не живу, говорит Антон, они богемные, посуду не моют, курят, вещи разбрасывают, ложатся в шесть… Вот, сбежал в коммуналку, наслаждаюсь покоем.

Конец ноября, я даже день недели помню — суббота. Собирались в гости, пошли за тортиком в кулинарию, что под «Балатоном». «Прагу» возьмем или «Марику»? — задумался Баев. Или оба сразу? Народу будет тьма, что такое один тортик, давай два.

Встали в очередь, «Марика» закончилась, но еще есть «Журавушка», авось достанется. Баев довольный, его даже очередь не раздражает — выходной. Улыбается, снял черные очки, балагурит.