Екатерина Завершнева - Высотка

Оба-на, говорю. Что-то не припомню, когда ты уезжал, кажется, все время тут, рядом…

Конечно, не помнишь. Конечно, рядом. Что касается шарлотки, то вопрос, как обычно, упирается в «было бы из чего».

Кстати, не пожарить ли нам картошки? Картошка в наличии. Посмотрим, есть ли у нее женская и мужская версия?

Не, говорю, не люблю картошку. И не увиливай, колись, что еще за тобой числится, какие такие грехи. Может, ты и книжки читать умеешь? Что-то мне речь твоя в последнее время не нравится. Женская версия, мужская…

Ты Павича имеешь в виду? — спрашивает Митька обиженно, и спохватывается — литературный диспут на голодный желудок штука сомнительная. Пошли в столовку, там поедим, а то опять будешь соду глотать. Сколько раз говорил тебе — нельзя соду, от нее только хуже. Ты ведь бывший химик, да? Что такое буферный раствор, знаешь? Так вот…

Митька, взрываюсь я, хватит меня воспитывать, ей-богу!.. Ты сегодня не с той ноги встал, что ли, все поучаешь… Расскажи лучше про академию, страсть как интересно. Не могу себе представить, ты — и в форме!.. Стриженый налысо!.. Значит, все-таки кадетский корпус?.. А винтовка у тебя была? На стрельбище ездили? Обожаю стрелять, меня папа с детства в тир водил. Я же как мальчишка — по банкам да по банкам пуляла, один раз даже здоровенного медведя выиграла… до сих пор у меня дома живет… я, когда дома бываю, всегда его к себе в кровать утаскиваю… а он старенький, из него вата лезет…

И реву.

Нет, говорит он тихо, это ты расскажи, что у тебя стряслось. Вдруг я могу еще что-то где-то пристрочить…

Ничего, отвечаю я, вытирая нос рукавом. Мне надо домой съездить дня на три-четыре, присмотришь за скотинкой, ладно? Ты спокойно можешь здесь оставаться — Баев свалил. Его до понедельника точно не будет. Может, и до пятницы. Или вообще.

(А про себя думаю — ну спроси, спроси у меня. Я же сама не скажу. С какой стати?)

Да нет, отвечает Митя, я у Вана прижился, а здесь… Короче, кошку под мышку и пошли подзаправимся. Я ее, кстати, на днях застукал за попрошайничеством, она что-то трескала под соседним столиком и сделала вид, что меня знать не знает. Одно слово — зараза.

Вот что, ты мне напиши, куда позвонить, я завтра позвоню, расскажу, как мы с твоей скотинкой поживаем, идет? Ну и ты мне расскажешь что-нибудь.

И опять улыбается.

(И я. А про себя отмечаю — не спросил.

И не надо. Пусть так.

Так даже лучше.)

13.04.

Мысли всякие, одна другой новее, мой зелененький дружок.

Работа-учеба, учеба-работа, поесть-поспать, что еще… Комнату проветрить — душно стало, не продохнуть. Баев ночует через два дня на третий, иногда целый день спит, и это дико раздражает — больше, чем его отсутствие. Разговоры через губу. Окурки в банке. А чего ты, спрашивается, хотела?

Хотела бы я быть Заразой и не о чем не думать, Митька. Потому что повело меня не в ту сторону — на этот раз, наверное, от безысходности. Или по другой, не менее уважительной причине. Меня же оставь наедине с собой, я сразу начинаю акценты расставлять. Тем более что оказалась я в зависимом положении — ты мне можешь позвонить, а я тебе нет, некуда.

Просидела неделю дома, от звонка до звонка. Подбегала к телефону, как в былые времена, с изменившимся лицом.

Родители мялись, но вопросов не задавали, потому что худой мир лучше доброй ссоры. Впрочем, худого мира я больше недели не вынесла, примчалась сюда. А ты — вот он, на тринадцатом этаже. И вдруг какая-то дистанция, как будто теперь — не просто друзья.

Ох, что я говорю — друзья. Когда такое было? Разговоры про Ксению вокруг ГЗ, они еще кое-как в нейтральной зоне, а остальное…

Пытаюсь вспомнить, с чего все началось. Ну, чтобы это — искра проскочила. С какого дня отсчитывать? Может быть, с нашего похода в корпус «А»?

Что-то они там с Баевым на компьютере делали, а я на соседнем вражеские самолеты сбивала, давила на гашетку. Как водится, нас заперли, и только под утро мы сообразили, что вчера была пятница, а сегодня суббота, следовательно, мы опечатаны, выпустят только послезавтра. Долго искали окно без обводки, чтобы сигнализация не сработала. Потом Баев меня из окна свешивал, а Митька ловил.

Знакомый разворот?

Вот так сразу — и на руки. Что почувствовала?

Что я в тюльпане. На ладонь положили, другой накрыли, как будто пчелка в цветке, дюймовочка. Голова закружилась уже на земле.

Подумала — нет, нельзя. Ведь это слишком просто — влюбиться. А ты продержись хоть немного. Ну посопротивляйся. Прояви характер, у парня и без тебя забот хватает.

И ведь это был, наверное, тот случай, когда не стоило себя одергивать…

P. S.

Нет, тот день точно не первый. Еще были какие-то гулянки по задворкам биофака… Помню лужи, осторожные беседы на расстоянии вытянутой руки, чтобы без личных тем. И как шли, то в ногу, то не в ногу, потому что у него шаг — два моих. Мокрые кроссовки помню, а Митьку — почти нет. Как будто он всегда был, Митька, и запоминать его специально нет никаких причин.

Сижу, никого не трогаю, зубрю мышление. Завтра семинар у Воробьева, надо быть в форме. Хоть раз да выпендриться, иначе зачета мне не видать — посещаемость подгуляла, равно как и способность держать строку при чтении. Одно и то же по сто раз: «С бессубъективностью мыслительного процесса связана его реактивность , обусловленность внешней ситуацией. Действительно, субъект, лишенный внутренней направленности, пассивно подчинен либо собственным диффузным ассоциациям, либо механизмам обусловливания стимульно-реактивных связей, либо выполняемой алгоритмической программе».

Что это значит, черт побери? А если у субъекта впервые в жизни кое-как складывается внутренняя направленность, но диффузные ассоциации пока преобладают? «Влюбился и завалил сессию» — так это называется, да? Ведь можно же — в двух словах, зачем рассусоливать. И если тебе сказали — я буду ждать…

Стук в дверь, входит Кот.

(Постучался, надо же, не все такие интеллигентные. Им кажется, если дверь не запирается, то все дозволено. А как я ее запру, когда Баев опять типа ключ посеял? Является среди ночи, крадется как тать к дивану, ложится в свой уголок, отключается в момент…)

А я к тебе, товарищ, говорит Кот. Побалакаем?

На ночь глядя, товарищ? — удивляюсь я.

(На часах десять. Я специально мышлением озаботилась, чтобы на ночь, чтобы запомнилось хорошо, а этот пришел с видом заговорщика, сейчас будет платком душить, если не ошибаюсь… И получается интерференция, как ее, ретроактивная. Все, что Кот мне сейчас наплетет, останется, а мышление тронется, тьфу, забудется. Впрочем, послушать, какие в народных массах имеются чаяния, не вредно. Не на Луне ведь живу.)