Майкл Ондатже - Призрак Анил

Она хотела поговорить с ним об отце, о котором после своего приезда старалась не вспоминать. Она извинилась, что не позвонила и не встретилась с ним раньше, до своего отъезда из Коломбо. По телефону голос доктора Переры казался глухим и утомленным.

— У вас больной голос, сэр. Вам нужно пить побольше жидкости. Так начинается вирусная инфекция.

Она но сказала ему, откуда звонит, — ее предостерег Сарат. Когда он второй раз спросил ее об этом, она сделала вид, что связь прервалась:

— Алло… Алло!.. Я вас не слышу, сэр! — и отключилась.

*

Анил движется во тьме со сдержанной энергией. Тело напряглось, в голове неумолимо грохочет музыка. Она выжидает, чтобы попасть в такт, и прыгает, раскинув руки, запрокинув голову; черный плюмаж волос почти касается талии.

Сделав сальто назад, она касается земли руками, ее свободная юбка, не успев осознать силу тяжести, падает, прежде чем Анил встает на ноги.

Под эту музыку чудесно с кем-то танцевать. Она танцевала под нее в шумных компаниях, пируя с друзьями, излучая энергию, однако сейчас ее действо не похоже на танец, в движениях нет и следа неотделимого от танца внимания к окружающим. Она пробуждает в себе каждую мышцу, пренебрегая всеми жизненными правилами, подчиняя движениям тела весь свой интеллект. Только так она сможет взлететь, перегнувшись назад и сделав сальто в воздухе.

Плотно повязанный вокруг головы шарф держит наушники. Музыка пробуждает в ней неистовство и благодать. Ей нужна благодать, которая бывает здесь только по утрам или после предвечернего дождя, когда воздух легок и прохладен, когда рискуешь поскользнуться на мокрых листьях. Ей кажется, что она способна устремиться прочь из тела, как стрела.

Сарат смотрит на нее из окна столовой. Он никогда не видел этой женщины. Безумица, друидка в лунном свете, похитительница, умащенная маслом. Незнакомая ему Анил. Она также не видит себя в этом состоянии, хотя страстно к нему стремится. Не бабочка в мужском клубе. Не перевозчица и исследовательница костей эта сторона ее натуры ей тоже нравится, как нравится и роль возлюбленной. Но теперь она танцует под неистовую песню о любви, «Coming In From the Cold», [19] Песня Боба Марли с альбома «Uprising» (1980). чтобы выбить из себя чувство потери, страстно протанцовывает риторику расставания с возлюбленным. Полагая, что здраво относится к любви, она предприняла губительные действия против него, против себя, против них обоих, против сладко-горького эроса, которым она наслаждалась и который выплюнула на последней стадии их любовной истории. Слезы приходят легко. Они для нее теперь не важнее пота, не важнее пореза на ноге, полученного во время танца, ее ничто не остановит, ее не изменят ни окрик, ни сладкая улыбка любовника — ни тогда, ни сейчас.

Она в изнеможении останавливается, ни в силах пошевелиться. Она опустится на землю и ляжет на камень. На землю упадет лист. Его шорох сродни аплодисментам. Неистовая мелодия еще звучит, словно кровь, бегущая по жилам еще несколько минут после смерти. Под звуки музыки Анил чувствует, как к ней возвращается разум, зажигая свечу в темноте. Вдох и выдох, и снова вдох и выдох.

В конце недели, в саду перед валаввой , Ананда, усевшись рядом с Саратом, заговорил с ним по-сингальски.

— Он закончил голову, — объяснил Сарат, не поворачиваясь к Анил и продолжая смотреть в лицо Ананде. — Во всяком случае, он говорит, что она готова. Если с ней возникнут какие-то проблемы, нам лучше промолчать: он мертвецки пьян. Никаких замечаний. Иначе он исчезнет.

Она молчала, и мужчины продолжали разговор. Под пение лягушек сгущались сумерки. Она поднялась, направилась туда, откуда доносились звуки, и погрузилась в их перекличку, пока рука Сарата на ее плече не вывела ее из задумчивости.

— Пошли. Посмотрим на нее сейчас.

— Прежде, чем он отключится? Ах да. Никакой критики.

— Спасибо.

— Я ублажаю его. Ублажаю вас. Когда наступит моя очередь?

— Не думаю, что вам нравится, когда вас ублажают.

— Все же делайте это время от времени, в виде одолжения.

Во внутреннем дворе горел факел из прутьев. На стуле стояла голова Моряка. И больше ничего, только голова и она с Саратом.

Отблески огня привели лицо в движение. Однако ее поразило другое — ее, как будто знавшую все физические особенности Моряка, не отходившую от него в его посмертной жизни, пока они передвигались по стране, спавшую всю ночь на стуле, пока он лежал на столе в гостинице Бандаравелы, знавшую следы всех травм, полученных им с детства, — ее поразило, что эта голова не просто воссоздавала его облик, перед ней была неповторимая личность, не менее реальная, чем стоявший рядом Сарат. Как будто Анил наконец-то встретила того, о ком читала в письмах или носила на руках ребенком.

Она уселась на ступеньку. Сарат подошел к голове, потом отступил на несколько шагов и резко повернулся, словно хотел застать ее врасплох. Анил смотрела на голову в упор, привыкая. Лицо Моряка, которое она не слишком часто видела в последние дни, было спокойным. В нем не чувствовалось никакого напряжения. Лицо человека, не испытывающего тревоги. Со стороны такого несобранного и ненадежного человека, как Ананда, это было неожиданно. Обернувшись, она увидела, что Ананда исчез.

— Оно такое безмятежное. — Анил заговорила первой.

— Да. В этом вся проблема.

— В этом нет ничего плохого.

— Я знаю. Он хочет этого от мертвых.

— Он выглядит моложе, чем я ожидала. Мне нравится на него смотреть. Что вы имели в виду, когда сказали: «Он хочет этого от мертвых»?

— За последние несколько лет мы видели столько голов на шестах. Хуже всего было два года назад. Их находили рано утром, чью-то ночную работу, а затем приходили их семьи, чтобы снять их и отнести домой. Завернуть в свою рубашку или просто унести в руках.

Своих сыновей. Это было страшно. Хуже было только одно. Когда кто-то из семьи просто исчезал и не было никаких свидетельств, жив он или мертв. В восемьдесят девятом году из школы в районе Ратнапуры пропали сорок шесть учеников и несколько преподавателей. Их увезли на машинах без номерных знаков. В военном лагере видели желтый «лансер», который потом обнаружили во время облавы. Это случилось в разгар кампании по уничтожению мятежников и тех, кто им сочувствовал в деревнях. Тогда же исчезла жена Ананды, Сирисса…

— Боже мой…

— Он рассказал мне об этом совсем недавно.

— Я… Мне стыдно.

— Прошло три года. Он до сих пор не может ее найти. Он не всегда был таким. Поэтому у головы, которую он изваял, безмятежный вид.

Анил встала и вернулась в темную комнату. Она больше не могла смотреть на это лицо, в каждой его черте она видела только жену Ананды. Она опустилась на большой плетеный стул в столовой и расплакалась. Она не могла смотреть в лицо Сарату. Постепенно ее глаза привыкли к темноте, и она различила прямоугольник картины и рядом тихо стоявшего Ананду, смотревшего на нее из мрака.