Айи Арма - Осколки

— Больно же, — сказала она.

— Прости. Я не нарочно.

— Господи, какая жара.

Ее засасывало ленивое бессилие, она закрыла глаза, повернулась на спину, вяло досадуя на неистовость предвечернего солнца… и услышала голос Баако:

— Пойдем?

Она с трудом разлепила отяжелевшие веки — Баако стоял у ее ног, улыбался и протягивал ей руку. Она подняла свою, он помог ей встать, и она ступила на обжигающий подошвы песок. Но Баако, не выпуская ее руки, быстро побежал к морю, и бежать было не так горячо. Дно оказалось очень пологим, и они долго шли по колено в воде, а потом вдруг провалились в яму, где вода, при волне, доходила ей до подбородка. На другой стороне ямы ей было по грудь.

— Что все-таки с тобой случилось? — снова спросила Хуана.

— Да ничего не случилось, — ответил Баако.

Но ответил он машинально, не думая о том, что говорит. Его руки безотчетно тянулись к ней, он обнимал ее, гладил, и она видела, что он теряет над собой власть. А потом он вдруг успокоился и сказал:

— Меня мучает какое-то очень странное чувство. Вроде вот сейчас, сию минуту, я вдруг стану счастливым или пойму что-то очень важное… и боязнь упустить эту мысль. С тобой никогда такого не бывало?

— Может, и бывало, — ответила она. — Хотя я не совсем понимаю, о чем ты говоришь.

Они медленно удалялись от берега. Навстречу им бесконечными рядами бежали голубовато-зеленые волны, а солнечные лучи, дробясь в их гребешках, подсвечивали воду серебристо-серыми бликами. Изредка волна побольше мягко приподнимала их, относила назад, а потом они снова нащупывали подошвами песчаное дно.

— Ну, и ты поймал эту мысль? — спросила Хуана.

— Да нет, упустил, — ответил он. — И бог с ней… пока.

Он снова начал ласкать ее, обнял за шею, потом опустил руки ниже и принялся поглаживать ей спину. Его движения не были грубыми, но в них чувствовалась жадная властность, как будто, обнимая ее, он возмещал потерю той мысли, которую так и не смог уловить. Хуана сложила руки — ладонь к ладони — и провела вытянутыми пальцами по его голове, лбу, носу, рту, подбородку, потом по горлу, по груди и с тихим всплеском уронила руки в воду.

— Очень по-католически, — сказал он.

Хуана рассмеялась. Она и сама заметила, что ее руки легко и привычно сложились в молитвенном жесте; но ей не хотелось об этом думать. Однажды, отвечая на ее вопрос, он сказал ей, что всю жизнь был язычником, и очень смеялся, когда она назвала себя атеисткой.

— Ну, по твоему поведению этого никак не скажешь, — заметил он тогда. — Глядя на тебя, я сразу подумал о католичестве… а теперь мне кажется, что ты тоже язычница. — Пояснять свою мысль он не стал, но, обдумывая потом его слова, она решила, что он, пожалуй, прав. Спасение души все еще не было для нее пустым звуком, хотя слово «спасение» и не входило в ее нынешний лексикон. Но она не могла отгородиться от людей — вот в чем заключалась ее главная беда. Подобно женщине какого-нибудь лесного племени, которая почитает божественным каждое дерево, каждый холм, каждого человека на земле, она видела цель своей жизни в заранее обреченном стремлении исправить окружающий ее мир, причем не останавливалась даже и перед совершенно уж безнадежными попытками спасти отдельную личность среди всеобщего хаоса.

Иногда она почти завидовала здравому эгоизму протестантов, их умению убить в себе сопричастность чужой боли и замкнуться в собственном, отгороженном от мира, личном раю. Да, она понимала, что в одиночном убежище можно найти покой, но изменить себя была не в состоянии.

Пальцы Баако прервали нить ее воспоминаний. Он прижал ладонь к ее груди и попытался нащупать сосок сквозь влажную ткань купального лифчика. Но лифчик был слишком плотным, и тогда он привлек ее к себе, расстегнул сзади единственную пуговицу, а потом, просунув руку под сразу опустившийся лифчик, начал легонько потирать сосок большим и указательным пальцами.

— Не надо, — попросила она. — Не здесь.

— Почему?

Она оглянулась на берег, и он со смехом сказал ей в ухо:

— Ну конечно, вся Аккра собралась посмотреть…

Прежде чем Хуана успела повернуться, их приподняла высокая волна, и, расставив руки в стороны, чтобы сохранить равновесие, она почувствовала, как бретельки лифчика соскользнули с ее плеч. Волна ушла, и Хуана ощутила на своей обнаженной груди прохладное дыхание морского ветра. Баако засмеялся, а когда она повернулась к нему и он увидел, что лифчик уплыл, ему стало совсем весело. Он посмотрел вслед волне, но она уже разбилась о берег и бессильно опала.

— Он сейчас выплывет, — предсказал Баако.

Но лифчик исчез, и, чтобы Баако не пришлось оправдываться, она сказала улыбнувшись:

— Не важно. Потом найдем.

Он нагнулся и бережно, стараясь не сделать ей больно, поцеловал в грудь, а потом нырнул, и она почувствовала, что он снимает с нее трусики, и помогла ему. Вынырнув, он молча обнял ее и немного приподнял.

— Я тяжелая, — проговорила она.

— Только не в воде.

— Большое спасибо! — Она немного откинулась назад, и он болезненно вздрогнул, и тогда, засмеявшись, она снова прильнула к нему. Он крепко обнял ее за плечи…

— Это… это… было очень странно, — задыхаясь, прошептала она.

— Ты никогда не любила в море?

— Нет. Но мне нравится. И мне показалось, что это может длиться вечно. А у тебя такое часто бывало?

— Какое такое?

— Ну, любовь в море.

— Нет, — ответил он.

— Но ведь было.

— Возможно, — сказал он равнодушно.

Она лениво поплыла на спине в открытое море, потом повернула к берегу. Губы Баако зашевелились.

— Я ничего не слышала, — сказала она, нащупав ногами дно.

— Холодно, — сказал Баако.

— А ты окунись.

Он шумно нырнул и выплыл рядом с ней.

— Все равно холодно. Давай-ка вылезать.

Она вышла из воды и побежала к нему, а он вдруг повалился на песок и принялся кататься.

— Сумасшедший! — крикнула Хуана. — Смотри, ты же весь в песке.

— А вот попробуй-ка сама, — прокричал он ей в ответ. — Сразу высохнешь. А песок потом осыплется.

Песок приятно обжигал тело. Сначала она превратилась в песочную куклу, но потом, перекатываясь с живота на спину в противоположную от Баако сторону, обнаружила, что стала совершенно сухой, а песок действительно осыпался, и только волосы все еще были тяжелыми и влажными от морской воды.

Они подошли к одеялу. Хуана легла, и на нее сразу же навалилась сладкая дрема, а Баако сел рядом и стал глядеть в море… Когда она открыла глаза, он смотрел на нее.

— Кончается наше уединение, — сказал он.

— Почему? — Она села.

— А вон, видишь?

Но, посмотрев туда, куда показывал Баако, она увидела только пустынное море да летящую высоко в небе одинокую чайку.

— Это же просто чайка, — сказала Хуана. — Одна-единственная чайка. — Птица вдруг сложила крылья и маленьким стремительным комочком сорвалась вниз, но, едва коснувшись воды, снова взмыла над морем и полетела на восток — бесшумно, низко и быстро.