Андрей Бабиков - Оранжерея

День обещал быть погожим, черная грозовая точка на северо-востоке была не больше оливко­вой косточки. Дул попутный, хотя и слабый юго-западный ветер. Гребцы мерно поднимали и опу­скали длинные весла, скрипевшие на истертой постице. Прочь от берега с криком неслись желтоклювые, розоволапые, серокрылые, белогрудые чайки. Комит, до черноты загорелый босниец, ха­живавший вместе с Маттео от Китая до Ютлан­дии, прогуливаясь по куршее, следил за тем, что­бы гребцы не зевали. Маттео, сидя на корме под балдахином, диктовал писцу положения общин­ного устава странников, от которого до наших дней сохранились лишь заголовки статей: «О влас­ти ректора», «О Большом вече», «О ремеслах и цехах», «О содержании нищих», «О торговых днях и празднествах», «О терпимости к инакомыслящим», «О мерах против пожаров», «О покупке зер­на впрок и запасах»... На низком походном столе перед ним была разложена довольно точная ге­нуэзская charta Крымского берега («Taurica Chersoneso»), потрепанные края которой были при­жаты медными плошками. Крестиком недалеко от Лусты им было отмечено изрезанное бухтами место, где он намеревался основать свою малень­кую колонию.

Несколько часов спустя галера вошла в ожив­ленную гавань Каффы. Вообразим себе тесные ря­ды кораблей, поднимаемые на канатах тюки, тор­говцев-лоточников, продающих лепешки, жаре­ные орехи и лимонад, рев ослов, горячую пыль, невольников и наемников, судовладельцев и рос­товщиков. Вообразим также почтительно скло­нившегося перед Матгео провожатого в блестя­щей кирасе, посланного Консулом генуэзцев ему навстречу.

В те времена генуэзцы, оттеснив венецианцев, владели всей юго-восточной частью полуострова от Чембало до Воспоро. Они вели торговлю с по­ловиной мира, а с другой половиной — враждова­ли за право торговать, и их стычки с венецианцами, некогда обретавшимися неподалеку, в Солдайе, слу­чались даже чаще, чем совместные попойки во вре­мя непродолжительных перемирий. Зная все это, Матгео ожидал от Консула если не дружеского участия, то хотя бы сочувствия. Прося для сво­ей маленькой общины пристанища и позволения основать собственную факторию, Матгео заметил между прочим, что уже отослал прошение дожу Ге­нуи Томмазо Кампофрегосо (он положил на стол перевязанную трубочку гербовой бумаги), а также заручился согласием...

— Нет, — дернувшись в кресле, вдруг восклик­нул Консул, до этого момента внимательно слу­шавший гостя, — это никуда не годится!

Он повернулся к двери (а встреча проходила на прохладной мраморной террасе небольшого зам­ка, служившего вместе хранилищем казны и жили­щем самого Консула) и протяжно позвал тонким голосом:

— Жиаванни!

Консул был тщедушным человеком лет соро­ка, с настороженными, близко посаженными гла­зами, по-женски длинными рыжеватыми волоса­ми и кривыми пальцами в перстнях. Наемному портретисту пришлось бы основательно потру­диться, чтобы изобразить его мужественным и мудрым правителем и при этом сохранить сход­ство с невзрачным оригиналом.

— Жиаванни! — повторил Консул свой зов, на этот раз с визгливыми нотками в голосе.

Дверь на террасу тут же отворилась. Из про­ема, откинув тяжелую портьеру, вышел смуглый юноша, почти мальчик, в коротком красном пла­ще, не скрывавшем кожаных ножен и костяной рукояти стилета.

Консул посмотрел поверх его головы и с на­пускной строгостью сказал:

— Я же приказал принести вина и фруктов. Лучшего вина и лучших фруктов. Живо! И лед не забудь... Простите, я перебил вас. — Консул взгля­нул на гостя с любезной улыбкой, но тотчас от­вел глаза. — Этим лодырям всегда приходится го­ворить дважды. Итак, речь шла о торговле...

— Да, с вашего позволения, — продолжил Маттео. — Соль, мех, воск, пенька, кожи. Коротко го­воря, северные товары. Сиятельный Дож Генуи...

— Я уже три года не был в Генуе, — быстро вставил Консул и откинулся в своем широком крес­ле на расшитую радужным бисером подушку.

Маттео удивленно воззрился на него, и тот покивал головой, сожалея и подтверждая эту пе­чальную истину. Пряди его длинных волос были схвачены тонкими золотыми кольцами.

— Да, дорогой Маттео, представьте: три года. Мы здесь в некотором роде сами по себе. И, скажу вам откровенно, наше благополучие на этом пус­тынном берегу больше зависит от милости хана, чем от державной мощи и помощи нашего слав­ного Дожа.

Тем временем вошли слуги: другой юноша, веснушчатый, с заячьей губой, и хромой ветеран без двух пальцев на правой изувеченной руке. Они поставили на стол вазу с фруктами, свежими и сушеными, кувшин вина, цветные выдувные куб­ки и золотую чашку с перламутровыми кубиками

льда.

— В такую жару лично я пью только белое, — доверительно сообщил Консул, ревниво следя за тем, как слуги разливают вино. — Красное тяже­лит и клонит в сон. И хотя Одон Клюнийский не советует пить белое, поскольку от него-де выпа­дают зубы (он усмехнулся, показав неполный ряд мелких желтых зубов), я позволяю себе эту ма­ленькую ересь.„ Попробуйте, это местное. И брось­те пару кусков льда. Мы привозим его с гор, вес­ной, такими, знаете, глыбами, и, представьте, он лежит у нас все лето в погребах.

— Муранское стекло, — сказал Маттео, огля­дывая яркий кубок Он не спал всю прошлую ночь из-за пожара на одной из галер и теперь то и дело мысленно принуждал себя встряхнуться, чтобы не потерять напора в разговоре с увертливым гену­эзцем.

— Да, это millefiori, «тысяча цветов». Редкое искусство. Приятно иметь дело со знающим че­ловеком. А вот, видите, прожилки? Это настоящие золотые нити.

— Красиво.

Маттео попробовал и похвалил вино. Его раз­дражала неуклюжесть хвастливого генуэзца, оче­видно недавно и слишком быстро разбогатевше­го. Но он был гость, к тому же — проситель.

— Мне предлагали как-то контракт на пар­тию таких вот... стекляшек, — продолжил Маттео через силу, — но я отказался: слишком хрупкий и дорогой товар.

— Как говаривал мой батюшка: что красиво, то и хрупко. Цветы, младые девы, морские ракови­ны... В девах он знал толк, надо отдать ему долж­ное... Я платил по золотому цехину за штуку, и это еще хорошая цена... Кстати, знаете байку про хро­мого жида и юную цветочницу? Нет? Смешнее я не слыхивал. Один греческий купец рассказал. Не хотите? Ладно, в другой раз: вы живот надорвете от смеха... А это что за лазутчик? — Заметив, что в виноградной грозди, запутавшись, вибрирует пче­ла, Консул, подавшись вперед, щелчком вышиб ее оттуда, между делом полюбовавшись игрой круп­ного гиалита, украшавшего его указательный па­лец. Затем он двумя пальцами подцепил кусок льда и бросил себе в кубок.

— Да, сударь, как говорится, блага цивилиза­ции, — продолжил он, вновь откидываясь на по­душку и убирая с лица прядь волос — Стороннему человеку может показаться, что у нас здесь райская жизнь. Но... Договоры с ханом зыбки. Мы выступили на стороне Мамая против этих неистовых рус­ских, что не помешало его бесславным потомкам напасть на нас и разорить наши владения. Вы не представляете, сколько раз нам приходилось на­чинать все сызнова... Самая быстрая галера всегда стоит у меня в полной готовности на причале.