Михаил Елизаров - Ногти (сборник)

«Наверное, пятна и сыпь из-за синтетики», — мужественно успокоила себя Лариса Васильевна. Она сделала марганцовые примочки, кое-где обтерлась детским кремом, зудящие воспаления смазала йодом.

Пробуждение ознаменовалось дополнительной резью в глазах. Эрозии правильных округлых очертаний стягивали кожу обоих век. В паху отчетливо прощупывался лимфатический узел размером с каштан.

«Тянуть некуда», — сникла Лариса Васильевна и, отпросившись с работы, поехала в кожно-венерологический диспансер.

— Дайте ваш паспорт, — морщась, сказала из окошка регистраторша, — и заполните талон. Образец на стенде… — Вам куда, к дерматологу или к венерологу? — Регистраторша приняла талон и вклеила в карточку.

— Мне справку… для бассейна, — робко схитрила Лариса Васильевна.

— Поднимитесь по центральной лестнице, потом прямо по коридору, кабинет номер девять, врач Прущ Николай Георгиевич.

Лариса Васильевна взяла карточку и отправилась на поиски девятого кабинета.

Она заблудилась. Вместо того чтобы идти по указанному маршруту, она, обогнув центральную лестницу, пыльными ступенями спустилась вниз, в подвальный коридор, облицованный простенькой плиткой, одинаковой на полу и на стенах.

Коридор все петлял и петлял, сложенные шалашиком носилки сменялись стойками для капельниц, в разобранном виде лежали лампы из операционных. Озабоченная своими несчастьями, Лариса Васильевна не задумывалась над тем, что, скорее всего, попала в подсобное помещение. Она цокала по коридору минут десять, но не встретила ни пациентов, ни санитарок. Слегка настораживало отсутствие привычного для больницы запаха хлорки. Лариса Васильевна по-хозяйски определила, что уборку здесь производили давненько. Вдоль стен уже не было больничного инвентаря, только древние эмалированные ведра с красными надписями «Обед» и «Иод» да битый кирпич.

«Возвращаться бессмысленно, — вздохнула Лариса Васильевна. — Если коридор не закончится тупиком, я выйду к лестнице, ведущей наверх…»

Коридор неожиданно оборвался. Она стояла перед дверью. Лариса Васильевна попыталась было ее отворить, но та не поддавалась, так как придерживалась двумя загнутыми гвоздями, исполняющими функции задвижек. Лариса Васильевна отогнула гвозди и открыла дверь.

Коридор продолжался дощатым полом и стенами, уже без плитки, но чисто выбеленными. Под потолком на шнуре раскачивалась старотипная лампа, с нитью накаливания толщиной в палец, мерцающая тусклым оранжевым светом.

Послышались голоса, Лариса Васильевна прибавила ходу и через поворот вышла в больничные покои. Она подивилась своей интуиции. Над дверью кабинета, у которого образовалось что-то, напоминающее очередь, красовалась большая цифра «9», а чуть ниже крепилась табличка с надписью «Доктор Борзов».

— Кто крайний? — Лариса Васильевна вопросительно оглядела присутствующих. Парень с крестьянским лицом, расстелив портянки, студил на сквозняке босые ноги. Старуха питалась из узелка чем-то отвратительным. Молодая женщина в шляпке с вуалью барабанила пальцами по сумочке с самым безучастным видом.

К Ларисе Васильевне приблизилась извивающаяся, как вьюн, цыганка. На руках ее спящий ребенок шумно сопел слипшимися от гноя ноздрями.

— Проживешь, милая, девяносто три года, будет у тебя пятеро детей, через два года твой муж помрет, еще раз выйдешь замуж, родишь шесть детей, второй муж тоже помрет, выйдешь за третьего, — нараспев пробормотала цыганка.

— Не слушайте глупую бабу, дамочка, — отозвался из угла пожилой одноногий солдат и занялся набиванием трубки.

— Значит, никого в девятый? — переспросила сбитая с толку Лариса Васильевна и, с молчаливого согласия очереди, вошла в кабинет.

За массивным столом с конторками сидел старый доктор Борзов в белом халате и шапочке с выразительным красным крестом, точно кто-то неграмотный расписался на ней кровью. Между седенькими ухоженными усами и айболитовской бородкой таилась улыбочка. Нос Борзова венчало профессорское пенсне.

— Проходите, голубушка, присаживайтесь, — дробным говорком сказал Борзов, а после приглашения забормотал в сторону непонятного волосяного клубка, висящего над столом: — Вошла стройная, интересная брюнетка лет тридцати. Умелая косметика, губы ярко накрашены, одета модно и со вкусом. Темные круги под глазами, сероватый цвет лица говорят о неумеренном курении, чрезмерном употреблении алкоголя и половой распущенности… — Лариса Васильевна обомлела. Старичок продолжал бубнить.

— Помогите! — взмолилась блудница охрипшим от рыданий голосом.

— Вы успеваете, Анна Гавриловна?

— Возмутительно, — только и пролепетала Лариса Васильевна.

Волосяной клубок подпрыгнул и оказался верхушкой прически существа по имени Анна Гавриловна.

— Гражданка! Профессор пишет монографию, я ассистирую, профессор тратит бесценное время, пополам разрывается, а вместо благодарности — черствый эгоизм!

— Анна Гавриловна, душенька, я совершенно не в претензии, — кротко вмешался Борзов. Он с укоризной глянул на Ларису Васильевну: — Вы уж простите старого наглеца, сделавшего вас своей музой, хоть и на пару минут… На что жалуетесь?

Ларисе Васильевне стало стыдно. Она отогнула воротничок.

— Вот и вот — язвы, и так по всему телу… Очевидно, лишай, но я не держу животных…

— Угу, — деловито сказал Борзов, — если не затруднит, голубушка, покажитесь нам полностью… — Пока Лариса Васильевна мешкала с пуговицами, Борзов говорил: — Хочу заметить характерную деталь. Чрезмерное подчеркнутое смущение часто идет не от естественного веления души, а от желания специально акцентировать внимание врача на целомудрии его подопечной. Впрочем, вас может осмотреть, раз уж вы так стесняетесь меня, Анна Гавриловна — блестящий специалист в области палеовенерологии, автор нашумевшей книги «Воспаление любви, или Причины бесплодия Маргариты Наваррской». Всем известно, что версию о сужении маточных труб королевы вплоть до полного сращения подтвердила эксгумация. Словом, Анна Гавриловна — ученый, которому стоит довериться, — с жаром заключил Борзов.

— Конечно же, мне все равно, — поспешно сказала Лариса Васильевна. — Куда сложить одежду?

— Что-то серьезное? — Лариса Васильевна от волнения вся покрылась мурашками.

— Как любил повторять мой покойный учитель, — нравоучительно произнес Борзов, — в больнице не говорят о здоровье. Решающее слово за анализами, то есть за Сергеем Модестовичем. Тоже, смею вас уверить, интереснейшая личность наш Сергей Модестович… — Борзов с фонариком копошился между ног Ларисы Васильевны. — Потомственный дворянин, кадетский корпус, красавец офицер, соблазнитель, дуэлянт… Однажды, отлучившись с маневров, находит приют в краковском борделе. Юные прелестницы, вино и прочие удовольствия — и все бы хорошо, но спустя три дня обнаружилась дурная болезня. — Борзов лукаво глянул на Ларису Васильевну. — Так состоялось наше знакомство. Я излечиваю гусара, напутствую и прощаюсь… — Борзов выдержал театральную паузу. — Минула неделя, приходит мой Сергей Модестович в слезах и сообщает, что подал в отставку и желает работать со мной плечом к плечу. И вот уж скоро семьдесят лет как Сергей Модестович беззаветно отдает все силы благородному делу борьбы с венерическими хворями… — За ширмой послышался шорох, визгнул стул и звякнуло что-то металлическое. — Сергей Модестович, просим вас, — Борзов подмигнул Ларисе Васильевне, — стесняется, как мальчишка… Сергей Модестович, просим!