Татьяна Шипошина - Дыханье ровного огня

Прошёл уже почти год, как бабушка жила вместе со всем семейством, под одной крышей.

Начиналась весна. Пашка переходил в одиннадцатый класс, а Васька неумолимо придвигался к летней сессии.

К весне — пришла Васькина очередь бабушке помочь. Стол передвигать. Бабушка попросила, чтобы стол поставили у окна.

— На небо смотреть буду, — сказала она.

Этаж-то был — девятый.

Стол Васька передвинул легко, одной левой.

— Спасибо, Вася, — сказала бабушка. — Как у тебя дела? Не надоело ещё мячик-то гонять?

— Ба, ну ты бы хоть раз посмотрела, как мы играем!

— Как?

— Ну, как… Это рассказать невозможно.

Васька посидел молча некоторое время. Молчала и бабушка.

— Ты понимаешь… — снова начал Васька, — ты понимаешь, когда игра начинается… когда бой уже пошёл… я себя уже не ощущаю. Я весь там, на поле. Я как бы есть, но меня — уже нет, понимаешь?

— Кажется, я тебя начинаю понимать.

— А когда уже полностью входишь… когда ты там полностью находишься… то как бы совсем башню сносит. Я тогда ничего не чувствую. Ни боли, ни страха. Я иду напролом, вперёд иду. На мне может человек пять повиснуть, а я их не вижу. У меня для этого всего слов нет. Я не могу это словами обозначить. Это всё — безбашенно, понимаешь? Но прекрасно! Ба, ты не знаешь, что такое подавляющий захват!

— Что же это такое?

— Это когда я должен остановить противника налету. А противник — не слабее меня, понимаешь? Я говорю, что этому названия нет.

— Упоение, — сказала бабушка. — Это — примерно подходящее слово. Хотя — и не совсем. Пожалуй, точнее будет сказать, что это страсть. Страсть, которая захватывает тебя целиком. Я ведь теперь пытаюсь смотреть на мир с православной точки зрения.

Но это — ты все-таки послушай.

И бабушка начала читать Ваське стихотворение.

Если бы это была не бабушка, разве стал бы Васька что-то подобное слушать!

Бабушка остановилась и спросила:

— Похоже ли на то, что ты чувствуешь?

— Что это ты такое… прочитала? Это кто сочинил?

— Это Пушкин. «Пир во время чумы». «Маленькие трагедии». Ты разве не читал? Правда, в школе это факультативом шло. Раньше.

— Ба, у нас такая была по русскому училка…

— Да ты и сам…

— Да я и сам… — и Васька усмехнулся. — Но это здорово. То, что ты прочла.

— Неплохо было бы тебе это перечитать. Но главное, что следует знать… Это то, что некоторые страсти красивы, но только поначалу. По сути же своей, все страсти — гибельны. Любая страсть порабощает и ведёт к гибели.

— Почему это — сразу к гибели? Я не собираюсь гибнуть!

— А тебя и не спросят. Ты отдаёшься, а тебя берут. Я тебе сейчас скажу нечто иное. Ты знаешь, я бы раньше такого не могла сказать. Я раньше была совершенной материалисткой, и в такие дела не верила.

— А кто ты сейчас, ба?

— Я верующая. У меня изменилось мировоззрение, и я считаю дух — первичным, а материю — вторичной.

— Так это так и есть!

— Я рада, что у тебя нет сомнений на этот счёт. А если ты в этом уверен, тогда тебе следует быть последовательным. Я сейчас тебе всё-таки скажу то, что хотела сказать. Скажу… были воины такие в древности, в незапамятные времена. Они назывались «берсерки». Это были могучие воины, и про них ходила такая легенда, что они могли подниматься, во время сражения, над полем боя, в виде духов. А в тела их вселялись духи битвы. И они могли видеть сверху, как сражаются их тела. Они не ощущали ни боли, ни страха, как и ты. То есть, на время битвы они отдавали себя злым духам. Духам раздора, убийства, и войны.

— Ты хочешь сказать…

— Вот — высшая степень страсти. Возможно, и с тобой происходит что-то подобное. Как это ни печально. Когда твою «башню сносит». Каков в человеке дух, таковы и действия его.

— Ба, но если во мне этого не будет, тогда мои занятия, и мои игры — утеряют всякий смысл. Останется простая физзарядка.

— Вроде того.

— Ну, и что же мне тогда делать?

— Когда у тебя тренировка?

— Да сейчас, уже надо бежать.

— Ну и беги на тренировку, а когда что-нибудь надумаешь — приходи. Можем обсудить.

— Ба, давай я такси возьму, и всё-таки повезу тебя на игру. Это же так здорово!

— Давай. Только надо, чтобы кто-то назад меня привёз, минут через тридцать, максимум. Ты же не сможешь с поля уйти. Ты с Пашкой сговорись.

— Ба, ты у меня будешь сидеть в королевской ложе.

— Согласна.

И бабушка перекрестила закрытую дверь, когда она захлопнулась за Васькой.

— Ма, я не могу больше!

Антонина сидела на том же стуле возле письменного стола, на который садились все, приходящие в маленькую комнатку бабушки.

— Ма, я так устала, что больше не могу…Работа — дом, работа — дом… Я иногда уже забываю, что я ещё женщина. Да что там женщина! Я забываю, как меня зовут! У меня уже никаких желаний, никаких стремлений не осталось! Только чтобы всё было в порядке, и всё!

Антонина, конечно, лукавила. Не очень сильно, правда. Но лукавила. Была у неё давнишняя мечта. Маленькая такая, но такая заветная! Мечтала Антонина о хороших, дорогих, добротных кожаных туфлях. Мечтала давно и безнадёжно.

Последние подобные туфли она сносила ещё тогда, когда Вася был на заводе одним из ведущих инженеров. А она, Антонина, исполняла должность заведующей детсадом.

Примерно два года была она заведующей. А потом пришлось Антонине должность оставить. Времена начали меняться, а Антонина измениться не могла. Не могла прогибаться под продажное начальство, не могла взятки давать, не могла эти же самые взятки брать… И воровать не могла…

Пришлось уйти. Антонина закончила курсы бухгалтеров, освоила компьютер. И теперь «работала на фирме» бухгалтером.

Фирма было не особенно богатой, но стабильной.

При сложении двух зарплат — её, и Василия Андреевича, вместе со всеми подработками, получалось примерно столько, чтобы неплохо поесть, и кое-что купить из одежды.

Но вот на кожаные туфли… Нет, не получалось… Последняя, наиболее сопоставимая с ценой туфель сумма, уплыла к Ваське, на рэгбийныё бутсы.

Семья даже готова была к тому, чтобы купить компьютер. Всё-таки студент в доме, и не сегодня-завтра другой будет. Но тут заболела бабушка, и компьютер помахал ручкой.

— Тоня, ну не кисни. — сказала дочери бабушка Шура. — Смотри, какие богатыри у тебя вымахали. Скоро зарабатывать начнут.

— Когда они начнут зарабатывать, мне уже нужны будут только белые тапочки, — сказала Тоня.

— Тоня, перестань. Что тогда мне говорить.

— Нет, ма, ты держись. Ты у нас, как точка опоры. И мне — есть, кому пожаловаться. Хоть я — уже большая девочка.