Филип Рот - Обычный человек

«Купить бриллиант — это непростое дело для человека из рабочего класса, — говорил он своим сыновьям. — Пусть это будет даже очень маленький камушек. Его жена сможет носить его и для красоты, и для придания себе веса в обществе. А когда жена носит бриллианты, ее муж уже не рядовой водопроводчик — он сразу становится важной персоной, чья супруга щеголяет в бриллиантах. Теперь его жена владеет вечными ценностями. Потому что алмазы не только символ красоты, статуса и роскоши — алмазы вечны. Это частица вечности, добытой из земли, и обыкновенная жена простого смертного носит кольцо с частицей вечности на своей руке!»

Причина, по которой отец ушел от Абельсона, где он мог бы преуспевать даже в страшные годы Депрессии, получая жалованье наличными, была проста: тем, кто спрашивал его, и даже тем, кто не спрашивал, отец всегда объяснял: «Я должен что-то оставить своим сыновьям». из большой кучи земли рядом с могилой торчали рукояти двух лопат. Он подумал, что лопаты эти оставлены могильщиками, которые придут чуть позже, чтобы засыпать яму. Он представил себе, как все родственники, приехавшие на похороны, подойдут к могиле, чтобы бросить в нее горсть земли, а потом, точно так же как после похорон его матери, разойдутся по своим машинам. Но отец просил раввина, чтобы его похоронили согласно иудейскому обряду, который, к сыновнему удивлению, требовал, чтобы покойного закапывали в землю родные и близкие, а вовсе не работники кладбища или кто-либо другой. Об этом раввин сообщил Хоуи, но Хоуи почему-то ни слова не сказал своему младшему брату. Теперь он с удивлением наблюдал, как его старший брат, в элегантном темном костюме, белой рубашке с темным галстуком и начищенных черных туфлях вытаскивает лопату из земли, а затем, копнув, до краев ее наполняет. Затем Хоуи торжественно подошел к краю могилы, остановился на мгновение, погруженный в раздумья, и, слегка наклонив лезвие, позволил земле медленно ссыпаться в разверстую яму. Земля упала на крышку гроба с характерным звуком, который ни с чем нельзя спутать, от чего у всех присутствующих по спине побежали мурашки.

Хоуи возвратился к земляной насыпи, чтобы снова вонзить лопату в крошащуюся пирамиду, возвышающуюся фута на четыре над краем могилы. Теперь нужно было забросить всю выкопанную землю обратно в яму, пока отцовская могила не сравняется с соседними.

На эту работу у них ушел почти целый час. Пожилые родственники и друзья, которые были не в состоянии копать, помогали молодым, зачерпывая землю пригоршнями и кидая ее на крышку гроба; он тоже не мог заниматься таким тяжелым физическим трудом, и потому эта нелегкая задача выпала на долю Хоуи, четырех сыновей старшего брата и двух его собственных: все шестеро были крепкими, здоровыми парнями лет тридцати или чуть старше, которым такое дело было по плечу. Они разделились на бригады по два человека, чтобы пересыпать землю из кучи в могилу. Каждые несколько минут заступала другая смена, но в какое-то мгновение ему показалось, что работе этой нет конца и они будут вечно топтаться у могилы, закапывая гроб. Лучшее, что он мог сделать, чтобы целиком отдаться непреложной и грубой прямолинейности похорон, — это тихо отойти к краешку могилы и смотреть, как земля, ссыпаясь, постепенно закрывает гроб. Он наблюдал, как земля сравнивается с крышкой гроба, на которой была выточена только звезда Давидова, а затем — как земля закрывает крышку. Теперь его отец будет лежать не только в гробу, но и под тяжестью всей земли, сброшенной на него, и внезапно он увидел губы отца, как если бы не было никакого гроба, как если бы землю сбрасывали прямо на него, забивая грязью рот, засыпая глаза и ноздри, закупоривая уши. Он хотел сказать им, чтобы они сейчас же прекратили работу, хотел крикнуть, чтобы они остановились: он не желал, чтобы его сыновья и племянники покрывали грязью лицо отца, перекрыв все каналы, через которые он всасывал в себя жизнь. Я смотрел на это лицо с самого рождения — прекратите закапывать отцовское лицо! Но мужчины, эти крепкие молодые мужчины, вошли в определенный ритм, и они не могут остановиться и ни за что не прекратят кидать землю, даже если он бросится в разверстую могилу и потребует немедленно остановить похороны. Сейчас их уже ничто не остановит. Они будут продолжать и зароют его прах, если так нужно поступить, чтобы закончить дело. Хоуи отошел в сторону; лоб его покрылся капельками пота. Издали он наблюдал, как шестеро здоровых парней, двоюродных братьев, стремясь поскорее закончить свою работу, орудуют лопатами в неистовом темпе. Они меньше всего походили на плакальщиков, участвующих в древнейшем скорбном ритуале, скорее эти молодые мужчины походили на рабочих прошлого века, закидывающих уголь в плавильную печь.

Старшее поколение, плача, жалось друг к дружке. От земляной пирамиды ничего не осталось. Вперед вышел раввин и, аккуратно разгладив ладонями поверхность земли, взял в руки палку, с помощью которой очертил размеры могилы по рыхлой почве.

Он смотрел, как отец исчезает из этого мира с каждым дюймом покрывающей его земли. Ему пришлось проследить этот постепенный уход до самого конца. Для него это было похоже на вторую смерть, не менее ужасную, чем первая. Внезапно на него нахлынули чувства, уносящие его в воспоминания об отдельных моментах жизни: вот он, отец, берет по очереди на руки каждого из его троих только что родившихся детей: сначала Рэнди, потом Лонни и, наконец, Нэнси — и глядит на младенцев удивленным взглядом, в котором светится тихая радость.

— Ну как ты? — спросила Нэнси, обнимая отца, пока тот глядел на палку, рисующую линии на свежей земле, будто это была детская игра в классики.

Крепко прижав к себе дочь, он сказал:

— Ничего, держусь. — Затем вздохнул и с усмешкой проговорил: — Теперь я знаю, что такое похороны. До сегодняшнего дня я этого не понимал.

— Какой ужас! Никогда такого не испытывала, — прошептала Нэнси.

— И я тоже, — согласился он. — Ну, пошли, что ли, — добавил он и, возглавив траурную процессию, вместе с Нэнси и Хоуи направился к выходу. Он никак не мог избавиться от тяжелых впечатлений: мыслями он еще оставался рядом с могилой, вспоминая все, что видел и о чем думал, хотя ноги вели его прочь.

Пока они стояли у могилы, постепенно заполняемой землей, дул сильный ветер, и еще долго — долго — и после ухода с кладбища, и после возвращения в Нью-Йорк — он чувствовал вкус пыли во рту.

В течение девяти последующих лет его здоровью ничто не угрожало. Раза два за это время он болел, но не смертельно, и, в отличие от мальчика на соседней койке, его заболевания не привели к катастрофическому финалу. Затем, в 1998 году у него подскочило давление, и никакие лекарства ему не помогали, хотя он сменил изрядное количество препаратов. Доктора установили причину: у него произошла закупорка артерии и развилась острая почечная недостаточность, которая привела к частичной потере почечной функции, и ему пришлось лечь в больницу для ангиопластики. И снова ему улыбнулась удача: ему поставили эндопротез, который был проведен к месту закупорки через катетер, вставленный в бедренную артерию, в которой сделали прокол, и далее через аорту.