Элиа Казан - Сделка

(«Ох, извините, я иду… иду… Я только раз скажу „169“. Нет „170“».)

На руках три, но если я заявлю, то придется играть. В этом заходе Флоренс, вероятно, запросит еще и будет благодарна мне за поддержку, а я тем временем сбегаю наверх, к телефону. А Гвен сказала: «Не барахтайся, а то все забьется песком!» Больше ничего не говорила, только охала. О Боже, солнце, море, бриз, ее лицо и волосы…

(«Итак, партнер, ни в коем случае… Думаю, ты поиграешь одна. Три червей? Нет? Тогда — четыре».)

Ну у кого поднимется на меня рука, видя это чудо — эти шелковые развевающиеся волосы, этот чудный носик, порозовевший от лучей солнца, этот неистовый взгляд, глумящийся над идиотской моралью, она сама, разрывающаяся и стонущая подо мной…

(«Нет, почему же? Прошу, прошу. Черви? Нет?»)

Дорогая моя глупышка Флоренс! Ты ведь наверняка догадываешься, что я стремлюсь лишь не допустить откровенных ляпов в древней игре под названием бридж.

(«Итак, партнер, оставляю тебя с отличными картами на руках. Может, кому что принести? Не желаете выпить, мистер Солофф? Нет? О’кей!»)

Однажды «Суфле» доведет меня до греха. И тогда, мой друг, партиям в бридж придет конец. Ха-ха. А там, наверху, есть другой любитель карточных фокусов. Первый раз запыхался, бегая по ступеням вверх-вниз, вверх-вниз. И самое странное, что с того дня, как она меня отшила по первому разряду, я хотел ее еще больше. Интересно, изучал ли кто взаимосвязь между любовью и ненавистью? Если да, то я бы желал ознакомиться с результатами исследования. Сейчас ей пора бы и прийти! Сказала, позвони попозже. Но трубку никто не берет! Черт, где же она? В кино удрала, надеюсь. Вот это я люблю. Когда она теряет над собой контроль, когда она беспомощна, когда в голове у нее черт знает что, когда ее зад, крепкий как мячик, сводит судорогой, когда все ее конечности вздрагивают и… Думал, она будет кончать бесконечно. Скажу по секрету, это — святое. Никаких вопросов… И когда ее прорвало, и она застонала… О, эта песнь любви! Прямо на пляже… Что? Неужели никто не слышал? Ведь такая слышимость. Нет, нет, рассуди здраво — неужели хочется за решетку? И потом, она действительно выключилась! Лежала как в обмороке. Хм-м, абсолютно уверен, что потеряла сознание. Как тогда, после вечеринки! С ума сойти!

(«Прекрасно, партнер! Ну как сработали, мистер Солофф?»)

Ну, каково? Эй, Эдди, будь внимательнее. Бегом наверх в ванну! И сиди там пять минут! Ради Бога! Ведь это была твоя идея! Остудись на кафельном полу! А Флоренс внизу пусть рассуждает о перевооружении морали. Не помню, она «за» или «против». Да-а! Что-то где-то явно не стыкуется! Неудивительно, что ты скрипишь зубами!

(«Да, я знаю, что здорово помог тебе, но, как выразился мистер Солофф, ты играла так, что вряд-ли-смог-бы-я-сгодиться!»)

О-хо-хо, миссис «Суфле» и ее ягодица — какое зрелище! Черт, уже мой ход! Все, с меня хватит при любом исходе игры. Говорю: «Пока!..» Откуда она выкопала мое якобы предубеждение?

(«Оп! Неверный ход — прошу прощения… Карты слипаются…»)

Мне дозволено врать где угодно, только не в серьезной статье для серьезного журнала. Эдди может! Но не Эванс! Ха-ха, ну-ка назовите мне хоть одно имя, кто сделал бы больше меня в разоблачении ублюдков? Нет, пару имен найти можно. Раз, два — и обчелся. И вообще… Мои статьи убивают наповал!

(«Всем привет! Извини, партнер!»)

И я вовсе не такой, как эти, сидящие передо мной! Нет, не такой! Тогда какого черта ты играешь с ними все время? Ну, положим, не все! А дважды в месяц. А что, если с Флоренс… К черту Флоренс! К черту-у-у!

(«Извините, не могу. Пока, партнер».)

Мамочки, еще одна раздача! Скрежетание зубов. Шевеление губ, кошмары. Идти спать-то уже боязно. Эта сучка вошла в мою плоть. Может, снять ее с довольствия — с моей зарплаты? Это кто шутит? Я плачу сучке из своего кармана — спрашивается, за что? Чтобы она доводила меня до неврастении? В общем, так! Однажды я замыкаюсь в себе, в своей скорлупе, а она получает письмо. Когда ботинок натирает — его выбрасывают!

(«Пардон, мистер Солофф. Как-то не подумал, что вам видны мои карты».)

В любом случае, Гвен — это ноль! Чего она достигла? Ничего! Поэтому ей надо обращать в дерьмо все, что достигли другие. Легко глумиться, а… Это возраст ниспровергателей. Евнухи в гареме. Спасибо тебе, Брендан Вехан, за милые статьи. И вдруг мужчина! Что бы он сделал в таком случае? Бросил бы обеих? Но я же наслаждаюсь тем лучшим, что у них обеих есть! Нет, нет, «наслаждаюсь» не то слово. Я иду по натянутому канату, как Манчини. Да? Ну-ка покажите мне мужчину, который что-то может. И ДЕЛАЕТ. Я скорее стану первоклассным механиком, чем главным редактором «Нью-Йорк Бук Ревью»! Вот сучка! Где же она вечером? Я схожу с ума. Она — во мне. Самоконтроль утрачен полностью. Да, да! Ну, хорошо, бери жизнь за подгузок, пока можешь, и однажды скройся! Это научит ее уму-разуму! Знай, на кого лаешь! А я ведь обыкновенный выскочка-буржуа, или нет? У-у-у, вонючка, сестра Кэрри! Итак, сможет ли мисс Гвендолен Хант встать и прямо ответить на этот вопрос? Его суть: «А что вы, собственно, можете еще, кроме осмеивания людей, их охаивания? Могу ответить за вас. Ничего».

(«Ох! Извините, миссис Солофф! Разумеется, я подожду и сыграю своей незначительной картой в следующий раз. Спасибо».)

А твоя мать тоже, кстати, ничего. У нее даже не было образования. А у Гвен? Школа, затем степень бакалавра из Колледжа Профессиональных Случек сразу за вечерним обучением, вымученным потом и слезами, кап, кап, в Семинарии Излияния Мужского Семени? Ученая! И все туда же — критиковать меня? Ну с чего, скажите на милость?..

(«Тысяча извинений. Нет, что вы, никаких сигналов губами, миссис Солофф. Нервный тик. Вы заметили, что я бегал несколько раз в ванную? Еще раз прошу извинить меня, но в этом вы не правы. Нет, нет, ничего серьезного… Не стоит извинений. Спасибо».)

Господи Иисусе! Неужели я скоро услышу ворчание Флоренс?

Так и шла эта игра. Наконец где-то в двенадцатом часу, когда я снова полностью ушел в себя, Гвен объявилась. По телефону она звучала как всегда — сама верность и прочее. Конечно, именно так все они и звучат, когда дела идут наоборот. Но голос ее был непередаваемо сладок. Она сообщила, где была (какой-то фильм «новой волны») и с кем (с каким-то педерастического вида парикмахером, знавшим свежайшие сплетни о звездах). Все очень и очень правдоподобно и очень и очень искренне. Увы, правды все равно не узнать. Я сказал ей, приезжай завтра, есть работа на дому. Она ответила, хорошо, подъедет, спокойной ночи, любимый, я люблю тебя.

Солоффы продули нам около двадцати долларов. Перед тем как потушить свет, Флоренс поведала мне, что мы с ней играем на пару просто хорошо и что будь я сосредоточенней, я мог бы сделать еще большие успехи. Мои мысли снова бродили неведомо где весь вечер, но, кроме того случая, я следил за своими губами куда лучше.