Андрей Шляхов - Склиф. Скорая помощь

— Утром писал, торопился, перепутал истории, — пробасил другой голос. — Извините, Мансур Алимджанович!

— Прокурор этот ваш детский лепет слушать не станет! И судья его в расчет не примет! Меня не боитесь, так хоть их побойтесь! Утром он писал, торопился… А промедол на отек легких тоже утром списал? А если бы Госнаркоконтроль под утро приехал, тогда что?..

«Какой дурацкий сон», — подумал Александр и закрыл глаза…

Через двое суток его подняли из токсикологической реанимации в «психосоматику».

Центр острых отравлений института имени Склифософского расположен в отдельном корпусе за номером семь. На внутреннем жаргоне центр острых отравлений зовется «отравой». Состоит центр из приемного отделения, двенадцатикоечного отделения токсикологической реанимации и интенсивной терапии (куда и привезла Александра «Скорая помощь»), двух тридцатикоечных отделений, предназначенных для лечения острых отравлений, и соматопсихиатрического отделения, куда госпитализировали Катю. В центре есть и кафедра — куда ж без кафедры? — кафедра клинической токсикологии Российской медицинской академии последипломного образования. «Последипломного» означает, что на кафедре учатся не студенты, а дипломированные врачи. Повышают раз в пять лет, как положено, свою квалификацию или переучиваются на токсикологов из других врачебных специальностей.

Кстати, для сведения — в Склифе существует еще одно соматопсихиатрическое отделение, куда госпитализируются несостоявшиеся самоубийцы хирургического и травматологического профиля, иначе говоря те, кто пытался покончить с жизнью при помощи окна, веревки, холодного или огнестрельного оружия. Это отделение занимает отдельный корпус номер два, давней постройки, невысокий и вытянутый в длину, словно пенал. Называется оно отделением кризисных состояний и психосоматических расстройств. «Психосоматика» в Склифе существует давно. Еще в тысяча девятьсот двадцать седьмом году в приемном отделении института появилась отдельная палата для пациентов, поступивших в состоянии психомоторного возбуждения или же резко выраженного алкогольного опьянения, а спустя девять лет открылся специализированный изолятор на двенадцать коек. Ну а дальше пошло-поехало. Росла потребность — увеличивалось число коек, создавались отделения. Вечное правило, гласящее, что «спрос рождает предложение», справедливо и для медицины.

Знакомство превратилось в нечто большее на второй день. Александр и Катя вечером простояли три часа у окна в коридоре. То молча смотрели в окно, то тихо разговаривали, то молча смотрели друг на друга.

На первый взгляд за окном не было ничего интересного. Небо, двор, соседние корпуса, небольшая стайка голубей, ужинающая или обедающая (кто этих птиц знает с их графиком) возле контейнеров для мусора, и две кошки, притаившиеся в засаде. Впрочем, не исключено, что кошки хотели просто поиграть с голубями, а не съесть парочку. Больничным кошкам нет нужды добывать себе пропитание охотой, уж чего-чего, а еды в любой больнице остается предостаточно. Не все съедается, не все уносится буфетчицами, много и остается. Кошкам, во всяком случае, хватает. Хотя это могли быть не местные, а пришлые кошки… Да какая разница — местные, пришлые. Александру и Кате не было до кошек ровным счетом никакого дела. Они говорили о своем, личном. Что такое любовь? Любовь — это когда есть с кем поговорить о своем.

— Зашифрения! — сказала одна Катина соседка по палате другой, указывая глазами на Катю и Александра.

Тридцатилетняя соседка попала в отделение в третий раз, можно сказать, считалась местной старожилкой. У нее был муж, который время от времени вел себя не лучшим образом, изменяя законной супруге. Муж работал тренером в фитнес-клубе, и возможностей для измен у него было хоть отбавляй. Узнав об очередной измене, жена закатывала скандал. Если накал страстей перехлестывал через роковую отметину — травилась. Травилась с умом, чисто в воспитательных целях — пузырек корвалола, несколько таблеток чего-нибудь такого, чем не отравишься, вроде аллохола, предсмертная записка. Записки она писала трогательные, всепрощающие.

Приезжавшая «Скорая», разумеется, понимала, что видит хорошо срежиссированную постановку, но деваться было некуда. Пациентка признает факт суицида? Не только признает, но и обещает повторить. Все ясно — едем в «психосоматику». Туда, где добрые дяди и тети объясняют людям, запутавшимся в сетях фатальных обстоятельств, что жизнь есть величайшая ценность и не стоит бросаться ею попусту.

На мужа, кстати говоря, постановки действовали. Он таскал огромные передачи, писал страстные записки, подолгу простаивал под окнами… Любовь загадочная штука.

— Любовь! — выдохнула другая соседка, девятнадцатилетняя истеричка, возжелавшая свести счеты с жизнью назло родителям.

Противные родители не желали разменивать панельную трешку-малогабаритку в Перово, чтобы разъехаться с дочерью, жаждавшей самостоятельности и бесконтрольности. Ссылались на то, что их конуру, да еще на первом этаже, на две однокомнатные квартиры выменять невозможно, разве что в средне-дальнем Подмосковье. Дочь упорствовала — родители не сдавались. Тогда дочь сказала: «Да подавитесь вы своей жилплощадью!» — и отравилась материнским снотворным.

— Любовь, это когда на воле и с цветами! — сказала Тридцатилетняя.

«На воле» означало — за пределами отделения. Соматопсихиатрические отделения заметно отличаются по режиму от отделений острых психозов психиатрических клиник в лучшую сторону, но входная дверь что здесь, что там на замке. Поэтому, кстати, и нет у влюбленных другого варианта прогулок, как постоять у окна и погулять по двору глазами. Разрешение на прогулки врачи дают незадолго до выписки, когда уже не сомневаются в том, что, выйдя из отделения, пациенты не начнут вскрывать вены, вешаться, прыгать с крыш, травиться, бросаться под автомобили и т. п.

— Любовь это когда смотрят вот так! — возразила Девятнадцатилетняя, более молодая, менее опытная и оттого менее циничная.

— Сначала они все так смотрят, а потом…

Несколько дней Александр и Катя находились в эпицентре всеобщего внимания, совершенно того не замечая.

— Я гляжу, у вас голубки завелись, Лариса Эрнестовна, — сказала старшая медсестра отделения. — Так и воркуют целыми днями.

— И пусть воркуют себе на здоровье! — ответила Лариса Эрнестовна. — Лучше терапии и не придумать. Теперь я могу быть за них спокойна. Хоть завтра можно выписывать.

— Я вам выпишу, — вмешалась заведующая отделением. — А сроки?

Для каждого диагноза существуют средние сроки пребывания в стационаре, установленные министерством. Если срок не выдержан, страховая компания считает лечение некачественным и не оплачивает его. Медицинское учреждение лишается денег, руководство сердится и строго спрашивает с виновных. Поэтому заведующие отделениями (если, конечно, им со следующей недели не выходить на пенсию) строго контролируют соблюдение сроков и не разрешают преждевременных выписок.