Марк А. Радклифф - Ангел Габриеля

Энтони скатился с полотенца, на котором лежал, и лег поверх девушки.

— Мне нужно было забронировать?

— Такими темпами мы испанский не выучим.

Он поцеловал ее в кончик носа. Зазвенел телефон.

— Как это у тебя получается? — улыбнулся он, поцеловал снова и скатился с нее.

Она улыбнулась, опустила руку на его член и произнесла:

— Estoy ocupada. [17] Я занят (исп.).

Энтони не хотелось идти, но он все-таки поднялся и сказал, скверно пародируя Шварценеггера:

— Я вернусь.

Какое-то предчувствие заставило Таш обернуться к открытой двери, ведущей внутрь квартиры. Она увидела, как Энтони сгорбился и осел, прижимая телефон к уху. Казалось, его позвоночник медленно тает. Он тяжело навалился на подлокотник дивана и побледнел. Нежная загорелая кожа лица съежилась. Его густые, пушистые волосы — волосы юноши — сделались вдруг жесткими и торчком поднялись над лицом. Она видела, как жизнь покинула его и он стал стариком. Стариком, который едва может удержать в руке телефонную трубку. А затем, когда все услышанное до конца овладело им, он снова стал молодым, но теперь превратился в ребенка, который беззвучно рыдает, силится что-то сказать, что-то крикнуть, но тщетно. Он был похож на ребенка, у которого погиб под колесами автомобиля любимый щенок. На маленького мальчика, заблудившегося в одиночку в лесу. Или на молодого человека, которому только что сказали, что его мать убита.

Кевин Спайн стоял рядом с двуспальной кроватью, рассматривая висящую над ней копию автопортрета Ван Гога в деревянной раме и касаясь пальцами голубого пухового одеяла. Затем он вздохнул, распрямил спину и поглядел в большое высокое зеркало на дверце платяного шкафа. На нем был тот же черный костюм и та же рубашка, как и в тот вечер, когда он практически кастрировал себя на берегу Темзы. Однако костюм оказался сухим и на нем не было пятен крови. В паху не болело, что, учитывая случившееся, было просто удивительно.

По всей видимости, он находится в мотеле — номер с ванной комнатой, с небольшим телевизором и с блюдцем, доверху наполненным мятными конфетами. Он взял пульт управления и включил телевизор. Показывали один из эпизодов сериала «Тюряга». Он стал переключать каналы. Там тоже шли сериалы: «Друзья», «Подрастающее поколение», «Возвращение в Брайдсхед», еще один эпизод из сериала «Тюряга» и, наконец, «Твинсы». Кнопка телетекста отсутствовала, никаких новостных каналов не было и в помине, так что ничто не могло ему подсказать, какое сегодня число.

Он отдернул узорчатую зеленую занавеску и выглянул в окно. Трудно сказать, где он находится, но явно не в Лондоне. Номер был расположен на втором этаже белого двухэтажного, изогнутого подковой здания, тянущегося, наверное, метров на сто пятьдесят. Тропинка у него под окном вела к обрамленному деревьями озеру. Небо было удивительно ясным, трава исключительно зеленой, и на какую-то долю секунды ему показалось, что он видит все это во сне. Он задавался вопросом, кто и зачем доставил его сюда. Неплохо бы знать, где именно он находится и куда подевалась боль в паху. Он бросил взгляд на прикроватный столик и заметил небольшую карточку со своим именем. Он взял ее, перевернул и на обороте прочел: «Здесь вы в безопасности».

Он подошел к двери. Заперта. Как долго он здесь пробыл? Он еще раз посмотрелся в зеркало. Он был чисто выбрит, но само по себе это еще ни о чем не говорило. Было очевидно, что тот, кто его сюда поместил, хорошенько его заштопал и высушил его одежду. Может быть, и побрил. Если его здесь брили, то нет никакой возможности определить по щетине, сколько времени он провел без сознания. Возможно, это один из способов дезориентировать узника, подумалось ему.

Однако не может быть, чтобы кто-то стал стричь постороннему человеку волосы в носу. А уж со своими волосами в носу Кевин знаком прекрасно. Он встал перед зеркалом, задрав нос повыше, и заглянул себе в ноздри. Буйных и неприличных зарослей не было. Зато была карточка, воткнутая в зеркало сверху, и он взял ее.

«Не нужно так делать, это не очень прилично».

Кевин не был человеком, склонным к размышлениям. Напротив, он считал себя человеком действия, и его коллекция видеофильмов это подтверждала. Если в его жизни вдруг наступал момент, когда ему требовалось вступить в контакт с окружающим миром, он смотрел кино. Что-нибудь с Жан-Клодом Ван Даммом или с Чаком Норрисом. Прямые, честные ребята, слов они говорили мало, а думали еще меньше. Они были одиноки и вооружены. Крутые немногословные мужчины. Однако, поскольку в данный момент у него не было под рукой подобных фильмов, его так и подмывало спросить, что за хрень здесь происходит. Он сел на кровать и увидел еще одну карточку на подушке.

Она гласила: «Кто-нибудь вскоре придет и все вам объяснит. Постарайтесь расслабиться и помните: вы ближе к Богу, чем можете себе вообразить. Постарайтесь найти утешение в этой мысли».

— Ну вас в задницу с вашим утешением, — пробормотал он и прошел в ванную.

Он стянул брюки и трусы и принялся осматривать свои гениталии. Они не только были на месте, но и находились в полном порядке. Ни повязки, ни шрамов. Кевин начал нервничать. Пожалуй, излишне для мужчины, который убедился, что его хозяйство по-прежнему при нем. Неужели ему все приснилось? Или снится сейчас? Он перестал рассматривать свою мошонку и перевел взгляд на раковину. На углу лежала еще одна карточка. Он подскочил и схватил ее.

«У вас довольно странные привычки. Кто-нибудь непременно к вам придет, и все прояснится. А пока перестаньте себя разглядывать!»

Раздался стук в дверь. Кевин тут же открыл — он даже улыбнулся:

— Я вас как раз поджидаю.

Пришедший выглядел этаким добрым дядюшкой. Человеком, который проработал тридцать лет в каком-нибудь офисе и только и делал, что смущенно улыбался, в то время как нравы, речь и привычки окружающих людей хоть и привлекали его внимание, но не приклеивались к нему. Если бы он работал в офисе, то непременно стал бы организатором чаепитий, собирая со всех деньги на заварку и печенье. Он был бы вежлив и надежен, и окружающие отдавали бы дань в первую очередь его росту, точнее, его незаменимости, когда нужно достать что-либо с верхней полки. И уж никак не его вежливости, любезности и порядочности, его врожденной терпимости и его способности находить свои маленькие радости в том, чтобы доставлять маленькие радости другим людям. Нет, для всех он был бы просто рослым человеком, от которого немного пахнет лавандой.

— Пожалуйста, следуйте за мной, — сказал Христофор. — Должно быть, вы чувствуете себя несколько не в своей тарелке. Мы здесь для того, чтобы помочь вам справиться с этой проблемой.