Антония Байетт - Морфо Евгения

Прошел не один день, но царица не разжимала объятий. Она все смелее передвигалась по спальне — неизменно, если можно так сказать, верхом на оболочке мертвой соперницы; можно было вообразить, что она дух или демон, вселившийся в игрушечную царицу. Потом она отложила первые яйца, и лесные муравьи раболепно подхватили их и перенесли в колыбель, словно эта кукушка и самозванка была подлинной наследницей умерщвленной царицы. Ее яйца значительно отличаются от яиц соперниц, но, по-видимому, нянькам это безразлично; они считают их своими, потому что убийца их несчастной владычицы все еще сохраняет запах убиенной. Красные малыши будут вылупляться вместе с черными, станут трудиться сообща — и, кто знает, быть может, их станет больше, чем лесных муравьев, — тогда очертания дворца изменятся и колония в своем нынешнем виде вымрет. Может случиться и так, что их род захиреет и Стеклянное гнездо перейдет к прежним правителям. А мы из года в год, зимой и летом станем наблюдать и ждать, не раскроет ли нам Подземное царство других своих тайн…»

В начале осени, когда активность обитателей гнезда сошла на нет, книга была закончена и страницы с научными выкладками и размышлениями Вильяма и точными пояснительными рисунками мисс Кромптон были сложены в аккуратную стопку и переписаны твердой рукой мисс Кромптон. Вильям написал другу в Британский музей и спросил его среди прочего, в какое издательство лучше отослать работу, которую он собирается написать, после чего мисс Кромптон упаковала рукопись и под предлогом покупки новых зимних ботинок отправилась в ближайший город.

— Я не доверяю начальнице нашей деревенской почты: она тут же расскажет всем и каждому, что нами отправлена посылка — и куда отправлена. Мы ведь не хотим привлекать внимания к тому, что в принципе может не состояться, верно? А вот когда книга уже будет в красивом переплете и готова для рецензирования, тогда нам придется открыться. Но до этого еще далеко.

— Я хотел включить в книгу несколько ваших сказок. В ней уже есть, в качестве иллюстративного материала, несколько стихотворений Клэра, Вордсворда, Мильтона и других, но нет ни одной вашей басни.

— Меня смутили содержание и длина. Но затем я собралась с духом и решила написать целый сборник таких сказок. Мне очень хочется иметь свой доход. Вас это не шокирует? Не могу выразить, как хочется.

— Жаль только, что вы чуть раньше не взялись за перо.

— О, я ждала своей музы. И знаете, кто меня вдохновил? Наши муравьишки.

Когда от мистера Смита пришло ответное письмо, еще не настало время сообщить Алабастерам, что отныне он, Вильям, писатель. Мэтти Кромптон принесла письмо в его рабочую комнату, где он набивал птичью шкурку из Мексики, с которой пришлось изрядно повозиться. Никогда прежде не видел он Мэтти такой оживленной: желтоватые щеки ее раскраснелись, дыхание было неровным. Он подумал, что она, должно быть, недели напролет с терпением хищной птицы ожидала появления почтальона. Она стояла в дверях, вся напрягшись, спрятав в юбках стиснутые кулачки, пока Вильям читал письмо сначала про себя, а потом полушепотом вслух:

«Уважаемый мистер Адамсон!

Хочу сердечно поздравить Вас с вашей великолепной «Естественной историей». Это одна из тех книг, которые сейчас необходимо выпускать как можно больше. В ней есть все, чего только можно пожелать: изобилие фактических сведений, полезные размышления, драматизм, юмор и обаяние. Я очень рад, что Вы остановили выбор на нашем издательстве, и надеюсь, ничто не помешает нашему сотрудничеству, которое, в этом нет сомнения, обещает стать весьма плодотворным».

Мэтти Кромптон глубоко вздохнула и бессильно прислонилась к дверному косяку.

— Я знала с самого начала. Знала. Но очень боялась…

— Мне едва верится…

— Не обольщайтесь пока. Я понятия не имею, какой доход принесет книга, если она будет иметь успех…

— Я тоже… тоже, — он помолчал. — Мне бы не хотелось ничего говорить сэру Гаральду. Его работа над книгой совсем застопорилась. Вчера он изорвал в клочья значительную часть рукописи. Я чувствую, что не оказываю ему должной поддержки.

— Я понимаю…

— Стоит ли открываться? Ведь еще неизвестно, чем все это кончится. Не лучше ли нам по-прежнему держать язык за зубами? Все у нас шло хорошо… пока…

— Я буду рада, если все останется как есть. И тем больше будет потрясение… я хотела сказать изумление, когда мы, наконец, сообщим, чем все это время были заняты.

К тому же, правда об этом Вильям умолчал, его отношения с Алабастерами стали несколько натянутыми из-за недавнего contretemps [42] Столкновения ( фр .). с Эдгаром. Однажды он заметил — он был так занят другими вещами, что далеко не сразу понял это, — Эми, маленькая тараканья фея, больше не бегает по коридорам с ведрами и в выходные дни не появляется у выгона. Спустя некоторое время он осознал, что ее вообще нет в доме. Он спросил мисс Кромптон, известно ли ей, где Эми; и мисс Кромптон коротко ответила, что девочку уволили. Вильям не хотел углубляться в подробности, но, когда между делом он спросил о том же Тома, сына садовника, тот внезапно разразился взволнованной тирадой и столь же внезапно, спохватившись, умолк:

— Эми затяжелела, сэр, сейчас она в работном доме или будет там не сегодня-завтра, а ведь она сама еще ребенок. Она такая безвольная, сэр, даже не знаю, как ей быть, бедняжке, ума не приложу…

Вильям вскипел: он вспомнил сцену на кухне, вспомнил Эдгара и покорно согнувшуюся Эми. Не раздумывая, он направился во двор конюшни, где Эдгар седлал Айвенго.

— Я хочу с вами переговорить.

— О чем еще? — не поворачивая головы, бросил тот.

— Надеюсь, вы не причастны к тому, что случилось с бедняжкой Эми.

— Мне ничего не известно и нет никакого дела до «бедняжки Эми».

— Я полагаю, вы лжете. Несчастная девушка попала в беду, и в том виноваты вы.

— Уж очень вы горазды делать поспешные умозаключения. И потом, не пойму, как это касается вас.

Эдгар выпустил подпругу, которую затягивал на брюхе Айвенго, и с легкой улыбкой на бледном лице взглянул на Вильяма.

— С чего это вы так о ней волнуетесь? — медленно и отчетливо выговорил он.

— Из простого человеколюбия. Ведь она совсем дитя. И она мне по душе, я переживаю за нее… все свое детство она лишь тяжко трудилась.

— Так вы социалист! Из тех, что «переживают» за маленьких трудяг. Позвольте же спросить: каков результат ваших пресловутых «переживаний»? Всем вокруг совершенно ясно, что из нас двоих вы проводили больше всего времени с этой особой. Не так ли? Подумайте, как окружающие истолкуют ваше «человеколюбие». Подумайте-ка.

— Какая нелепость. Вы сами знаете, что говорите чушь.