Генри Парланд - Вдребезги

Эти правила, сами по себе легкие и понятные всякому нормальному человеку, имеют и недостаток, который обнаруживается лишь при выходе из ресторана: мозг, который на протяжении всего вечера с пятиминутными интервалами работал как копилка, куда, словно монетку за монеткой, складывали впечатления, отказывается потом преобразовать их в определенное представление о течении вечера — человек помнит лишь, что ему было весело или скучно и что счет составил столько-то или столько-то, но ничего больше. Попытка описать ресторан — если не ограничиваться самым схематичным обзором — столь же трудна, как пересказ снов или видений: в обоих случаях мозг неохотно выдает результат и у вас то и дело возникает желание перечислять внешние события, которые происходили совершенно механически и поэтому сами по себе абсолютно ничего не значат.

Ами подчинялась законам танцплощадки с почтением, которое могут испытывать лишь те, кто сами участвовали в их создании. Она научила и меня неукоснительно следовать этим правилам, по крайней мере, когда я танцевал с ней. При этом было бы большой ошибкой считать, что она превосходно танцевала или делала это с настоящей отдачей. Ами всегда держалась слишком близко, что иногда смущало и ее саму, и порой сбивалась с такта. Но она не могла иначе. Когда мы вышли на танцплощадку и Ами положила руку на мое плечо, ее тело интуитивно приникло ко мне, и мы, несмотря на то что были совершенно разобщены друг с другом все эти дни, сразу оказались так явно близки, что, пока мы танцевали, а саксофон изо всех сил старался ускорить обязательное размягчение мозгов, я послал к черту все правила и заговорил с ней серьезно.

Последствия не заставили себя ждать. Мы столкнулись с одной парой, налетели на другую. В мелькании рук, спин, шей я видел обращенное ко мне лицо Ами, и его выражение ясно говорило: молчи. Но, опьяненный этой внезапной близостью, которая вкупе с парой бокалов коньяка блаженно разливалась по моему телу, я наклонился к ней и сказал:

— До сих пор я так и не попросил у тебя прощения за тот раз, ты знаешь какой. Я не хотел тебя обидеть, Амиша. Если не хочешь, ничего мне не рассказывай, мы ведь и так можем оставаться друзьями, верно?

Она кивнула, пожалуй, слишком энергично, чтобы это можно было принять за ответ, но поскольку лица Ами я в этот момент не видел, а лишь заметил, как ее локоны взлетели, а потом вновь опустились и улеглись волнами, сотворенными парикмахером, то принял этот кивок за согласие. И тут мы наскочили на стул, стоявший у самого края площадки.

На этот раз кивок Ами нельзя было истолковать двояко. Мы молча продолжали танцевать, она теснее прижалась ко мне — что мне теперь упрямо хотелось связать со своими словами и что наполняло меня чувством свободы и счастья, которое у меня хватало ума выражать не словами, а лишь более смелыми и широкими шагами в танце. Поэтому-то Ами и старалась крепче за меня держаться, хоть и отвернула голову. Когда музыка кончилась, вокруг нас послышались аплодисменты, и я тоже захлопал с энтузиазмом, заставившим Ами удовлетворенно поднять глаза, а затем с двусмысленной улыбкой на губах поспешно отвернуться.

Не понимаю, почему я тогда ничего не заметил. Может, был немного пьян. По крайней мере, к концу вечера я уж точно был под мухой: когда мы вернулись к нашему столику, я в идиотском радостном упоении заказывал один бокал за другим. Думаю, в тот вечер мы выпили целую бутылку коньяку, если не больше.

Здесь за столиком я мог говорить спокойно. И болтал без умолку: как я счастлив, что теперь все снова наладилось, и как я ужасно сожалею о своем поведении, и как в тот день сначала носился по городу, не в силах дождаться шести часов, когда вновь ее увижу. О том, что было потом, я старался не упоминать — возможно, потому, что сам не вполне мог объяснить свое тогдашнее поведение, а может, и потому, что все еще было слишком близко, чтобы я осмелился дотронуться до этого с такой же непосредственной наивностью, с какой говорил обо всем остальном.

Ами слушала меня со странной, отчасти довольной, отчасти отрешенной улыбкой, рассеянно постукивая по бокалу и глядя мимо меня в зал. Иногда она кивала, послушно пила за нашу восстановленную дружбу, после чего я продолжал свою речь. Отныне мы будем встречаться каждый день, будем вместе завтракать по утрам, а потом ездить за город к Рагнару Стрёму. Мы так долго там не были. Я встретил его на днях, и он удивлялся, что мы давно не показываемся. Или — идея! — может, махнем туда прямо этим вечером, на автомобиле и с бутылкой коньяка в кармане, как мы уже один раз делали? Что скажешь, Ами?

Видимо, я здорово напился в тот вечер, хотя внешне держался вполне нормально, только слишком много болтал. Иначе бы я не додумался до такого идиотского предложения. Мне бы следовало помнить, что Ами в подобных случаях предпочитала сама проявлять инициативу и безжалостно отклоняла любые предложения, если не она их придумала. Поэтому она лишь сказала, что сегодня идет дождь, и продолжала смотреть мимо меня на столик в другом конце зала.

Но я все не унимался: болтал и пил бокал за бокалом. Ами слушала удивленно, а потом принужденно, чего я тогда не заметил. А может, не захотел заметить. Я не желал расставаться с моей иллюзией и пытался словами удержать ее как можно дольше. Пока я о ней говорил, я в нее верил. Стоило мне замолчать, она бы, возможно, мгновенно разрушилась, и я бы уже не смог наслаждаться теми блаженными часами в ресторане, когда передо мной стояла бутылка коньяка, а усталая головка Ами рассеянно кивала в ответ на мое воодушевление.

Вероятно, она так и не поняла, почему на меня накатило то необычайно радостное настроение. Мы вошли в зал, оба в дурном настроении, станцевали несколько кругов и немного выпили. Как могла Ами понять, что я пришел к вполне определенным заключениям от того, что она во время танца тесно прижималась ко мне? Она просто привыкла держаться близко от кавалера, всегда так поступала, и наверняка ей и в голову не приходило, что в этом могут усмотреть какой-то скрытый смысл. Это была всего лишь манера танцевать. Ами чувствовала себя так же далеко от меня, как в фойе, где мы встретились. И поэтому, пока она смотрела мимо меня и постукивала пальчиком по бокалу, на губах ее играла удивленная улыбка.

По случайности — я уронил на пол зубочистки и наклонился, чтобы поднять их, — я поглядел в ту же сторону, что и она. И заметил чью-то голову, которая также была повернута к кому-то другому, кого я не видел, но кто явно был виден с места Ами. Но я забыл об этом сразу, когда подносил Ами спичку, и заказал еще коньяку, хотя приближалось время закрытия, да и счет представлял собой весьма внушительную сумму.