Андрей Курков - Тонкая математика страсти (сборник)

Утром я проснулся опять в обнимку с плюшевым мишкой… Он уже не казался таким теплым. Я задумался, вспоминая прошлую ночь. Все это казалось бредом, и я уже готов был списать это воспоминание на две рюмки водки, но все-таки почему-то я встал ночью и ушел на кухню?..

Одевшись, я первым делом подошел к двери и проверил замок – он работал нормально. Странное происшествие с дверью, да и последовавшая затем ночь требовали вразумительного объяснения. Я еще разок осмотрел лежавшего на кровати плюшевого мишку – игрушка как игрушка. Может, мне надо сходить к психиатру? Но замок ведь заело вчера вечером! И Светка это может подтвердить… Я пожал плечами.

Постепенно меня отвлекли мысли об ужине, перенесенном с несчастливого вчерашнего вечера на сегодняшний.

Я заранее возвратил на стол тарелки, хрустальные бокалы и приборы. Принял ванну, помыл голову и потом долго причесывал свои длинные волосы, стараясь придать им пушистости. Немного подстриг усы. Погладил рубашку. Мне показалось, что в этот вечер я был больше подготовлен к празднику, чем в предыдущий. Может быть, именно из-за этого предыдущий вечер и не состоялся?

Летнее вечернее солнце достало одним из своих лучей до хрустального бокала, стоявшего на столе. И тут же на стенке задрожала хрустальная радуга преломленного луча. Я сидел в кресле в углу комнаты и пережидал время. До семи оставалось полчаса. Светка не была особенно пунктуальной, но зато она, я знал, могла прийти и раньше.

Вдруг я понял, что на самом деле не так уж я был и готов к сегодняшнему празднику – я подумал о своей комнате. Меня просто подбросило с кресла. Я быстро стал наводить у себя порядок. Первым делом вытащил из-под одеяла плюшевого мишку и закрыл его в шкафу. Аккуратно застелил кровать легким махровым покрывалом. Подровнял подушку, чтобы она лежала ровно посредине кровати. Поправил маленький прикроватный коврик, на который я всегда становился с кровати голыми пятками перед тем, как надеть тапочки. Потом поправил занавески так, чтобы они были полуприкрыты, чтобы они пропускали только узкую полоску уличного света – вдруг мы сюда зайдем, когда на улице еще не будет темно?

Закончив в комнате, я прошелся по квартире, проверяя придирчивым взглядом ее соответствие вообще-то мною нелюбимому слову «порядок».

Потом вернулся в гостиную и снова уселся в кресло. На стене все еще дрожал преломленный луч солнца, и я подумал, что хорошо бы ему продрожать хрустальной радугой до самого прихода Светки – ей бы понравился этот цветной солнечный зайчик.

Часы показали семь и затикали дальше по своему замкнутому кругу.

Я настроился на дверной звонок. Я словно контролировал квартирную тишину, чтобы никакой звук не мог здесь прозвучать прежде, чем раздастся ожидаемый мною звонок. Прежде, чем я открою дверь и впущу сюда свою гостью.

И в квартире было послушно тихо.

Наконец прозвучал звонок. Я открыл незапертую дверь и с облегчением вздохнул – праздник начинался, и мы оба заранее улыбались ему. Уходящее из окна солнце успело показать Светке хрустальную радугу на стене. Непринужденно, без всякой торжественности открыли шампанское и пили его из высоких хрустальных бокалов, непрерывно чокаясь и слушая хрустальный звон, который после каждого глотка поднимался на полтона выше. Потом смотрели фильм «Красотка» – сказку про смазливую золушку-проститутку, попавшую в высшее общество. Когда какие-то эпизоды казались нам скучными – мы целовались. Целовались долго и с аппетитом. И за поцелуями забыли о фильме. В комнате было уже темно.

Это была моя первая взрослая ночь. И Светкина тоже. Мы любили друг друга неумело, но свою неумелость пытались скрыть неуемной энергией, на какую могут быть способны только перезрелые подростки. Совсем обессиленные, мы заснули поверх одеяла под утро, когда отдохнувшее солнце стало наступать на ночную темноту.

Проснулись в два часа. Солнце било в окна желтым огнем. Я набросил халат, а Света, поднявшись с кровати и позволив мне несколько мгновений полюбоваться ее тонкой фигурой, потянулась к стулу, на который прошлым вечером бросила джинсы и футболку. Она нашла трусики, потом потянула со спинки стула джинсы – и вдруг замерла, обернувшись ко мне. Я взглянул на ее джинсы – они были превращены ножницами в новогоднее украшение, какое обычно делают из бумаги и растягивают под потолком.

– Это ты? – недоуменно выговорила Светка.

– Ты что! – только и смог выдохнуть я.

– Но ведь здесь никого, кроме нас, не было…

– Не было… – подтвердил я.

Я бросился к шкафу, в который вчера сунул плюшевого мишку. Мишка исчез. Озадаченный, я обернулся к Светке.

– Там кто-то был? – испуганно спросила она, глядя на шкаф.

– Нет, я так… Я хотел посмотреть, может, ты что-нибудь мамино наденешь… – заговорил я сбивчиво.

– У тебя нитки и иголка есть? – спросила Света.

Она взяла коробку и свою одежду, уселась в кресло.

Нашла синие нитки и принялась зашивать, вернее, сшивать заново джинсы. Руки ее тряслись.

– Ты знаешь, – сказал я мягко. – Это вообще-то я сделал… Просто очень не хотел, чтобы ты уходила… Предки вернутся только через двадцать дней. Я думал, мы могли бы пока тут пожить вдвоем…

Света облегченно улыбнулась.

– Ты бы мог просто сказать это, – она пожала обнаженными плечиками. – Я не знаю… Я тоже хотела бы… Давай я сегодня переночую дома и что-нибудь придумаю, а завтра вернусь…

Я кивнул.

– Я обязательно приду! – пообещала она.

Бессонная ночь требовала своего. Я лег в кровать и провалился в сон, как в темную заброшенную шахту. И летел, летел. Посреди ночи, когда сон немного ослабел, я вдруг ясно почувствовал рядом чужое тепло. Сначала меня взяла оторопь, а когда она прошла – сна словно и не бывало. Остался только страх. Я протянул руку и наткнулся на знакомый с детства теплый плюш моего мишки. Тотчас отдернул руку, словно обжегся. Медленно я выполз из-под одеяла, слез с кровати и отступил к креслу, на котором все еще лежала картонная коробка с иголками и нитками.

И я понял. Я не хозяин в своей комнате. Хозяин – он, хоть и плюшевый. Он делает здесь все, что хочет, совершенно не думая о том, чем все это может кончиться.

Я сел на краешек кресла. Рука моя случайна столкнула картонную коробку, и она упала на пол, раскрывшись. По полу рассыпались блестящие иголки, рядом с моей ногой упала длинная железная спица. Я нагнулся и взял спицу в руку. Она была холодной. Этот металлический холод добавил мне решительности.

Я медленно поднялся с кресла и на цыпочках подошел к кровати. Мишка неподвижно лежал под одеялом. Держа спицу в правой руке, левой я стал потихоньку стягивать с него махровое одеяло вниз, к ногам… вернее, к задним лапам. Когда край одеяла сполз с мишкиных лап, я сжал спицу покрепче и с силой проткнул его, потом еще раз и еще раз. Я протыкал его безостановочно минут пять, пока мне вдруг не стало холодно. А он как лежал неподвижно, так и остался лежать. Я смахнул его с кровати на пол, лег на его место и накрылся одеялом с головой. И спина моя ощущала место, где только что лежал мишка, – чужое тепло легко отличить от своего. Было тихо. Я понимал, что до утра мне не заснуть. Я лежал, замерев, под одеялом. Слушал тишину.