Махмуд Теймур - Рассказы арабских писателей

Я посмотрел на часы и убедился, что опаздываю в редакцию. Я представил себе, как редактор и его помощники волнуются, ожидая меня, готовые устроить мне взбучку…

И вдруг в моей голове мелькнула мысль: «У меня будет большая удача!..» Я крепко пожал руку асьютинцу и, не скрывая радости, сказал:

— Благодарю… Благодарю вас за доброе дело.

Я встал, прося разрешения уйти. На лице асьютинца отразилось недоумение и страх:

— За что вы меня благодарите?

Он схватил меня за край одежды, желая удержать, и возбужденно продолжал:

— Что вы имеете в виду?.. Мне показалось, вы на что-то решились?..

Из его рта вылетали какие-то нечленораздельные звуки. Атиф-бек рассмеялся и, обращаясь к Абдуль Мавли-беку, сказал:

— Дай ему подработать.

Асьютинец задрожал от гнева:

— Как подработать? За мой счет?.. Клянусь аллахом, я не позволю этого. Я не хочу быть вторично жертвой прессы.

Вырвавшись из его рук, я отскочил в сторону. Он не мог меня достать, но я слышал поток его ругательств и проклятий, которые он в пылу гнева, задыхаясь от злобы, посылал на мою голову. Я помчался в редакцию, и перед моими глазами был заголовок рассказа, который я решил написать: «Как я не попал в Оксфорд».

Перевод А. Рашковской

Аль-Хадж Шалаби вышел из кофейни, в которой бывал ежедневно, и направился к свахе Умм аль-Хайр. Путь был далек, но Шалаби привык к нему и проделывал его, не уставая и не жалуясь.

Высокий, грузный, он шел, тараща на прохожих огромные глаза из-под тяжелых ресниц. Люди встречали его опасливыми и в то же время льстивыми взглядами: они боялись его, зная, что он недавно вышел из тюрьмы, где пробыл немалый срок, но вышел, как рассвирепевший лев из клетки, и был готов совершать самые ужасные злодеяния.

Когда Шалаби отправлялся к Умм аль-Хайр, то надевал свою самую красивую рубашку, изящно повязывал ослепительно белую чалму, подкручивал пышные усы и не забывал надушиться розовой водой.

Он делал это, будучи уверен, что заслуживает со стороны девушек Умм аль-Хайр всяческого внимания.

Шалаби подошел к дому, откашлялся и несколько раз постучал в дверь своей палкой.

Дверь приоткрылась, и из-за нее выглянула девочка лет двенадцати, лицо которой было наполовину скрыто под черным покрывалом. Узнав ее, Аль-Хадж Шалаби спросил:

— Мать дома?

— Дома, господин… Пожалуйте!

Девочка настежь распахнула дверь.

Шалаби вошел в темное помещение, куда слабый луч света проникал лишь сквозь небольшое окно в стене. Затем девочка проводила его в гостиную. Это была маленькая комнатка, вымощенная разбитыми каменными плитками и застланная куском потертого ковра.

Шалаби оставил палку в углу у двери и направился к креслу, которое показалось ему соответствующим его достоинству. Он сел, подкручивая усы и поправляя чалму.

Через некоторое время раздался звон браслетов и появилась Умм аль-Хайр — дородная женщина с морщинистым лицом, на котором никакие косметические средства не могли уже скрыть того, что сделало время.

Она вошла, улыбаясь, ритмично постукивая, как кастаньетами, цветными башмаками с деревянными подошвами.

Поздоровавшись, Умм аль-Хайр села подле гостя и спросила:

— Что означает твое отсутствие, Шалаби? Разве можно так надолго покидать нас? Ты не интересуешься своей приятельницей Умм аль-Хайр?

— Я всегда имею сведения о тебе. Я знаю, что у тебя, слава аллаху, все благополучно.

— Клянусь аллахом, ты осчастливил меня своим приходом. Как ты поживаешь? Как поживают твои славные приятели?

— Дела идут успешно, лучшего и желать нельзя. Все хорошо.

Они помолчали немного, затем Умм аль-Хайр сказала:

— У меня в гостях девушки, они только что пили кофе.

Она подмигнула ему. Шалаби понял значение этого. Понижая голос, он спросил:

— Среди них есть подходящая для меня невеста?

Умм аль-Хайр рассмеялась.

— Клянусь аллахом, это доброе намерение, Шалаби.

— Она красива?

— Как луна.

— Молода?

— Ей нет еще и семнадцати.

— А можно ее увидеть?

— Если ты этого хочешь.

— Аллах благословит тебя, Умм аль-Хайр, ты достойна своего имени [5] Хайр — добро. — Прим. перев. .

— Хочешь знать правду? Ты жадный человек. Ведь у тебя две жены — Джалила и Закия.

— Их нет уже.

— Как так?

— Джалила служит кормилицей в доме Факри-бека, а Закию я отправил обратно. Она бездетна.

Умм аль-Хайр наклонилась к Шалаби и спросила:

— Ты хочешь сейчас увидеть невесту?

— Очень хочу, но согласится ли она показаться мне?

— Нет, ты увидишь ее, когда она будет выходить, Спрячься за дверью.

— Ладно, с меня хватит и этого.

Затем они стали торговаться и расстались, придя к соглашению.

Шалаби женился на Фарх и, как только она родила дочку, стал искать дом, где Фарх могла бы служить кормилицей. Наконец он нашел богатого пашу, который согласился дать Фарх немалую плату. Паша был щедр на подарки Шалаби, и тот считал дом паши богатой добычей, которую необходимо сберечь во что бы то ни стало.

Фарх не хотела оставлять свою дочку, но была вынуждена сделать это из страха перед свирепым мужем.

Кормилица попросила хозяйку разрешить ей раз в месяц навещать свою дочь и, когда кончился первый месяц службы, Фарх отправилась домой.

Какова же была ее печаль, когда Фарх увидела свою девочку худенькой и бледной. Она с тоской прижала ребенка к груди, ласкала и забавляла его. Как бы ей хотелось остаться с дочкой!

Шалаби вошел, когда она держала девочку на коленях, нежно лаская ее. Он накричал на жену и приказал ей немедленно уйти. Она покорно подчинилась и покинула девочку, но сердце ее разрывалось от боли…

Прошел второй месяц, и Фарх снова отправилась навестить свою малютку. Она нашла ее в еще худшем состоянии, чем прежде, и решила остаться с ней, чем бы это ей ни угрожало. Шалаби рассвирепел, оторвал девочку от груди матери, зло и грубо приказал Фарх возвратиться в дом паши. Фарх отказалась. Тогда он стал бить ее и вынудил подчиниться. Фарх ушла, плача от обиды и унижения.

Прошло несколько дней, прежде чем она смогла попросить у хозяйки разрешения навестить своего больного ребенка. Едва получив разрешение, она побежала домой.

Фарх бросилась к дочке, разглядывала и ласкала ее, обнимала находившегося уже при смерти ребенка. Когда ей стало ясно, что ребенок умирает, она зарыдала.

Пришел Шалаби. Он покачал головой, с презрением глядя на эту картину.

Фарх взглянула на мужа, поднялась и крикнула ему в лицо:

— Ты убил моего ребенка!

— Разве это только твой ребенок? Разве не мой также?

— Но ты, изверг, убил его.

— Не суйся, куда тебе не положено. Все, что касается этого ребенка, — мое дело.