Джудит Леннокс - Зимний дом

На Новый год он получил письмо от Робин. Прочитал его дважды, а затем громко рассмеялся, заставив сидевших рядом посмотреть на него с любопытством.

— Это от сестры, — объяснил Хью. — Похоже, она тоже в Испании.

Он еще раз проверил адрес на конверте. Робин была в Мадриде и работала в госпитале. Она узнала, что Хью в Мадригерасе, где готовились британские волонтеры. Хью в третий раз перечитал письмо и написал ответ. Потом высморкался, откашлялся, подписался и захромал в клуб-столовую искать кого-нибудь, с кем можно отправить письмо.

В октябре армии мятежных генералов Франко и Молы с помощью итальянцев и немцев начали наступление на Мадрид. В ноябре в Испанию прибыл германский воздушный корпус «Легион Кондорс», жаждавший испытать новое оружие и новую тактику. Республиканское правительство переехало из Мадрида в относительно спокойную Валенсию; одновременно в столицу вошли первые батальоны интербригад — разноплеменная смесь немецких, французских, британских, итальянских и польских добровольцев, — которых встретили с радостью и облегчением. Самолеты франкистов бомбили рабочие кварталы, превращая дома в руины и заставляя людей искать убежища на станциях метро и в погребах. Тогда на улицы вышли простые рабочие и работницы, вооруженные чем попало, и к концу ноября мятежникам пришлось отступить. Хотя яростные бомбардировки и обстрелы продолжались, они не могли сломить дух жителей города.

Робин прибыла в Мадрид с группой британских медиков во главе с доктором Макензи. Едва Дейзи получила письмо Хью, как Робин уехала с Мерлином в Лондон и отправилась на Кинг-стрит, в штаб-квартиру британских коммунистов. Там она почти с облегчением узнала, что уже поздно, что Хью уехал в Париж и, возможно, приближается к испанской границе. Робин не хотелось унижать Хью, говоря, что он болен и не может воевать.

Она все еще вздрагивала, вспоминая, как отъезд Хью повлиял на Ричарда и Дейзи. Оба внезапно постарели, выглядели испуганными, угасшими и потерявшими надежду. Уверенность в себе, которой всегда завидовала Робин, оставила их. Впервые в жизни она успокаивала отца и мать, утешала, поила чаем и искала выход из положения. В самый разгар суматохи и отчаяния Робин с ужасом поняла, до какой степени родители нуждаются в ней. Она ненавидела Майю не только за предательство Хью, но и за то, что бывшая подруга сделала с Дейзи и Ричардом.

Робин рассталась с Мерлином на Ливерпульском вокзале и пошла домой. По дороге у нее созрел план. В тот же вечер она позвонила Нилу Макензи, попросила взять ее с собой, и он согласился. В конце концов она очутилась в Мадриде и начала искать Хью и Джо в неразберихе гражданской войны. Сначала Робин направили на работу в базовый госпиталь, но сказали, что это временно и что как только будет нужно, их переведут ближе к линии фронта.

Роскошные дома и гостиницы богатых районов города разительно контрастировали с грудами камней, в которые превратились бедные кварталы. В госпитале лечили и солдат, и штатских. Впервые увидев детей, жестоко израненных бомбами и картечью, она чуть не расплакалась, но гневно сказала себе, что слезами горю не поможешь. Робин знала лишь правила оказания первой помощи, и потому в госпитале она была прислугой за все. Выносила судна, застилала постели, до блеска драила полы и кипятила инструменты. Руки покраснели и покрылись цыпками, ноги постоянно болели. Время от времени ей позволяли искупать и одеть пациента или накормить калеку, лишившегося рук. Когда она делала ошибки, старшая медсестра, суровая шотландка, с которой они вместе ехали из Англии, оказывалась всевидящей. Робин просыпалась среди ночи от приснившегося ей ледяного окрика сестры Максуэлл: «Саммерхейс!» Когда одна из санитарок сказала, что сейчас затишье, но скоро начнется горячая пора, Робин не поверила своим ушам. Она буквально сбивалась с ног.

За несколько коротких недель ей пришлось привыкнуть ко многому. Жить в одной комнате с тремя другими санитарками и все время находиться на глазах у других, что она ненавидела со школьных времен. Выполнять приказы, не задавая вопросов (к этому она привыкала дольше всего). Но к зрелищу ребенка с обрубком вместо ноги и плачу взрослого мужчины, перед смертью звавшего мать, привыкнуть так и не смогла.

Едва прибыв в Испанию, она начала искать Хью, опрашивать врачей и санитарок госпиталя, раненых, доставленных с передовой, и сотрудников организации «Врачи — Испании», приехавших из Лондона. Она узнала, что Хью еще находится в учебном лагере в Мадригерасе, быстро написала ему записку и отправила по почте неделю назад. В кармане передника лежало пришедшее утром письмо, но у Робин не было времени его прочитать. Она знала, что это письмо от Хью.

Пока Робин застилала постель, сестра Максуэлл не сводила с нее глаз. Робин заправляла уголки накрахмаленных простынь с геометрической точностью. Когда начался десятиминутный перерыв, она опрометью бросилась в комнату отдыха, сбросила туфли и поставила чайник на конфорку. Потом вскрыла конверт и начала читать. Дочитав письмо до конца, Робин испустила усталый вздох. Единственная санитарка, которая при этом присутствовала — высокая девушка по имени Джульетта Хоули, — спросила:

— Что, плохие новости?

Робин покачала головой:

— Совсем наоборот. Мой брат наконец нашелся. Он в Мадригерасе, но пишет, что со дня на день их отправят на фронт.

Она села на стул у окна и стала смотреть на спортплощадку школы, в здании которой разместился госпиталь. Детей на спортплощадке не было. Только вымытая и заново заправленная карета скорой помощи, готовая выехать на линию фронта, и две санитарки, разговаривавшие под дождем. В ладони у Робин лежало скомканное письмо. Она расправила и тщательно сложила листок. Ее не пугали бомбы, падавшие в нескольких сотнях ярдов от госпиталя, а иногда и на него, не пугала отправка в медпункт на передовой. Но она постоянно боялась за Хью и Джо. Этот унылый, бесконечный, неуправляемый, грызущий страх не оставлял ее никогда.

Десять минут прошли. Робин сложила конверт и сунула его в карман. Что ж, по крайней мере, Хью жив. О Джо она не знала ничего.

Возвращаясь с автобусной остановки, Элен всегда проходила мимо домика Адама Хейхоу. Часто она ненадолго задерживалась, чтобы выполоть сорняки в палисаднике или убрать мусор, принесенный ветром к порогу. Но сегодня, не успев прикоснуться к калитке, она услышала пение.

— «Я вышел в поле майским утром…»

У Элен заколотилось сердце. Она бросила корзины на дороге и побежала к входной двери.

— Адам! Адам, это вы?

Пение прекратилось, и кто-то открыл дверь.

— Адам! — радостно воскликнула она. — Как хорошо, что вы вернулись!