Джудит Леннокс - Зимний дом

Внезапно лето сменилось осенью. Над головой висела темная туча, но дождь еще не пошел. Ветра не было; когда Элен, убедившись, что отец спокойно спит, выглянула в окно гостиной, то увидела мертвое царство. Листья не шелестели, птицы умолкли, насекомые куда-то попрятались. Она очутилась в клетке, прутьями которой были любовь и долг.

Элен не могла справиться с хандрой. Хью не приезжал уже больше недели; она с растущей тревогой зачеркивала числа на настенном календаре. При мысли о Гусси и Томасе ей хотелось плакать. Она пыталась играть на пианино, но пальцы не слушались; Элен поняла, что забыла слова любимых песен. Раскрыла книгу, но так и не смогла сосредоточиться. Часы пробили два раза; нужно было опустить письма в почтовый ящик. Она надела шляпу и перчатки, застегнула пальто, взяла письма и вышла из дома. Когда дверь закрылась и Элен увидела унылый серый пейзаж, слезы застлали ей глаза. Она немного постояла на крыльце, затем опрометью побежала к сараю, где хранился садовый инструмент и цветочные горшки, и вывела оттуда отцовский велосипед. Забытые письма упали на дорожку. Юбка неприлично задралась за раму, но Элен было уже все равно. Она нажала на педали и устремилась к ферме Блэкмер, до которой было пять миль.

Дома был только Хью. Оказалось, что он болен бронхитом и уже неделю не ходит на работу. Он похудел и казался выше и стройнее, чем обычно. Его кашель заставил Элен забыть о собственных невзгодах.

— Я только сегодня встал с постели. Ма велела мне разобрать этот хлам для благотворительного базара.

На кухонном столе громоздилась куча старой одежды. Хью смотрел на нее с тоской.

— Я чувствовал себя таким никчемным, — извини, Элен, — и подумал, что лучше заняться каким-нибудь делом, чем смотреть, как все суетятся вокруг… Но сейчас меня воротит с души от этого занятия.

— Если хочешь, Хью, я тебе помогу.

— Ты серьезно, старушка? Век буду благодарен… Но как же твой отец?..

Элен начала разбирать кучу.

— После обеда папа всегда спит. А потом к нему придет викарий.

— Приличное — сюда; вещи для тех, у кого нет ни кола ни двора, — в корзину для старьевщика, а все остальное я суну в печку.

Хью скорчил гримасу и поднял пару выцветших длинных гамаш. Он повернулся к Элен спиной, открыл печную заслонку и сказал;

— В последние месяцы тебе пришлось нелегко. К отцу много народу приходило?

— Викарий. — Элен проверила на свет детское платьице. — Ну и доктор, конечно.

— А к тебе самой никто не приезжал?

— Только ты, Хью, — ответила она, складывая платье. — Ну, еще изредка Майя. Но она ужасно занята.

— Майе нравится быть занятой. Невозможно представить себе, что она читает модный роман или просто сидит в кресле.

Когда Хью улыбался, в уголках его ясных карих глаз собирались тонкие морщинки. Элен хотелось разгладить их кончиками пальцев, поцеловать ямочку у основания шеи. Однако она продолжала разбирать вещи.

Закончив сортировку, они перешли в гостиную и начали жарить тосты на каминной решетке. Лицо Хью покраснело, разыгрался кашель, он не находил себе места; похоже, у него снова поднялась температура. Элен помогала ему собирать огромную мозаику, которую Дейзи нашла на чердаке. Они сидели, подбирали кусочки головоломки и пили заваренный Элен чай. Наконец лицо Хью приобрело более-менее нормальный цвет, глаза перестали блестеть. Когда вернулась Дейзи, Элен играла на пианино, а Хью дремал в кресле. Провожая гостью, Дейзи прошептала:

— Спасибо тебе, милая. Я ужасно волновалась за Хью. Вы так хорошо с ним ладите…

По дороге домой Элен забыла все свои страхи и наслаждалась ездой по длинному, прямому ровному проселку и холодным ветром, дувшим в лицо.

В Торп-Фене было три типа домов. Во-первых, дом священника, превосходивший размерами все остальные вместе взятые; во-вторых, дома ремесленников — вроде домика Адама Хейхоу; и наконец, дома батраков — маленькие, одноэтажные, крытые дранкой, стоявшие в низине и лепившиеся друг к другу. Эти хибары были собственностью обитателей Большого Дома. Их покоробившиеся двери торчали над землей, оконные рамы перекосились, а в последней лачуге, что стояла в конце извилистого проулка, никто не жил. Вдоль проулка протекал ручей, летом пересыхавший, но широко разливавшийся в половодье. Сам проулок был по очереди то пыльным, то грязным.

За общественной бочкой для дождевой воды Элен нашла Перси, удравшего из дома два дня назад. На шее кота красовались проплешины, а бакенбарды торчали в разные стороны.

— Что, опять дрался, милый? — нежно спросила Элен, не обращая внимания на шипение и рычание, достала кота из его убежища и прижала к груди.

По пути домой Элен рассказывала коту о Хью. Она знала, что любит Хью; чувство, которое она питала к Джеффри Лемону, не шло с этим ни в какое сравнение. Она знала Хью целую вечность; он был одним из немногих мужчин, не внушавших ей страха. Хью никогда не повышал голоса и, что самое главное, всегда был одинаковым. Его дружба была ровной и предсказуемой. С Хью она не чувствовала себя одинокой, с ним всегда было легко. Он искал ее общества, говорил, что она красивая. Но раз так, почему он не делает ей предложение? Элен понимала, что их обручению препятствует очень многое: атеизм Хью, десять лет разницы в возрасте. Впрочем, она надеялась на то, что Хью был не таким убежденным атеистом, как Робин. Если бы он нашел жену, то мог бы найти и Бога. Кроме того, она понимала, что Хью ей нужен. Представления о физической стороне брака у нее были самые смутные; естественно, отец ничего ей не рассказывал. Конечно, Робин была бы рада объяснить все подробности с научной точки зрения, но Элен, в натуре которой странно смешались чопорность и романтизм, всегда пресекала эти попытки. В романах, которые она брала в платной библиотеке, секс описывался так, что у нее начинала кружиться голова. Ей казалось, что это нечто вроде поцелуев, только еще лучше. А о поцелуях Хью она грезила днями напролет.

Но самым большим препятствием на пути к их браку был преподобный Фергюсон. И Хью, а теперь и самой Элен было ясно, что она не сможет оставить отца. Мысль о том, что ей придется до конца дней своих остаться старой девой, привела ее в ужас.

Благодаря Чарлзу Мэддоксу Майя вновь начала светскую жизнь. Ее почтовый ящик ломился от приглашений на обеды, более близкие знакомые просто звонили ей и звали на коктейли. Майя понимала, что обязана этим своей молодости, богатству и положению вдовы. Она слегка кокетничала со своими воздыхателями, зная, что следует поддерживать их интерес, но нельзя давать им надежду.

Сегодня вечером Чарлз должен был снова заехать за ней. Вечер не вызывал у нее ни страха, ни воодушевления; это был скорее долг. Владелица торгового дома «Мерчантс» была обязана присутствовать на первом благотворительном балу сезона. Раньше она всегда ходила на эти балы с Верноном… Воспоминание заставило Майю поднести бокал к губам и сделать большой глоток.