Джудит Леннокс - Зимний дом

А затем чей-то голос за спиной вежливо спросил:

— Миссис Мерчант?

Майя обернулась и увидела горничную в переднике.

— Миссис Мерчант, вас хочет видеть один джентльмен.

Она вышла из зала вслед за горничной и очутилась в гостиной. У окна стоял Лайам Каванах. Майя обрадовалась ему, но радость угасла, как только она увидела мрачное лицо своего управляющего. Внезапно она испугалась. Пожар? Ограбление? Все ее страхи тут же ожили.

— Лайам, что случилось?

Каванах плотно закрыл дверь, стремясь остаться с ней наедине, а потом полез в карман пальто.

— Я решил, что должен известить вас первым.

Он протянул ей газету.

Это была «Кембридж Дейли Ньюс». Заголовок на первой полосе кричал: «УВОЛЕННЫЙ УТОПИЛСЯ».

Майя взяла у Лайама газету и начала читать. Эдмунд Памфилон… уволенный с поста заведующего отделом торгового дома «Мерчантс», который он занимал последние двадцать лет… его хронически больная жена… накопившиеся неоплаченные счета от врача… Фотография мистера Памфилона с его вечной добродушной улыбкой и снимок той части Кема, где было обнаружено тело. Вода казалась черной и очень холодной.

— Но они не знают… — прошептала Майя, глядя на Лайама. — Самоубийство… Они не могут знать… Почему они так уверены?

Она заставила себя остановиться. В глазах Лайама мелькнуло сочувствие.

— Конечно, они не знают. Репортер просто выпалил в белый свет. Тело нашли только сегодня. Но я уже навел справки… Позвонил кое-кому… И мне ответили, что в этом никто не сомневается.

«Откуда мне было знать?» — едва не сказала она, но тут в памяти Майи эхом прозвучали слова, заставившие ее умолкнуть:

«Лайам, личные дела мистера Памфилона меня не интересуют».

Она ушла, не попрощавшись с хозяевами. Ожидая горничную, которая пошла за ее пальто, Майя заметила, что карнавальные костюмы безвкусны и смешны, пират пузатый, а у клоуна начал расплываться грим. Старый дом был огромным, но прямоугольные следы на стенах говорили о картинах, проданных, чтобы заплатить налоги.

По дороге домой Майя почти сумела заглушить издевательские голоса. Слова «теперь их трое» больше не отдавались в ее мозгу барабанным боем. Она отправила спать двух слуг, живших в доме, бросила шубу на диван, налила себе стакан джина, наполнила ванну и легла в ароматную воду. Измятые лохмотья Коломбины бесформенной кучей валялись на полу. Потом она вытерлась, надела ночную рубашку и легла в постель.

Уснула Майя быстро, но под утро ей приснился кошмар: словно на ее груди лежит огромный камень и она пытается вскрикнуть. На нее смотрят глаза — маленькие, рыжевато-карие, лисьи. Глаза Вернона. Она видела эти глаза даже тогда, когда сумела заставить себя проснуться. Знакомые осуждающие глаза, подернутые инеем. Словно за годы, прошедшие после его смерти, Вернон успел превратиться в лед.

Чтобы добраться до северного Йоркшира на попутных машинах, Джо понадобилось два дня. Последние восемь миль, отделявшие Хоуксден от трассы, он прошел пешком. Идти пришлось в темноте; фонаря у него не было, но на ясном морозном небе стояла полная луна, освещавшая узкий, извилистый, неровный проселок. Когда он вошел в деревню, церковные часы пробили полночь.

Сражаясь с замерзшим засовом, Джо чувствовал, что находится при последнем издыхании. Он не мог вспомнить, когда в последний раз сытно ел и крепко спал. Все казалось ему не вполне натуральным. Крутые, мощенные булыжником улицы Хоуксдена, театрально освещенные луной, огромный черный завод и высокие холмы на заднем плане то исчезали, то появлялись снова. Наконец Джо понял, что дремлет, стоя у ворот собственного дома и сжимая в руке засов. Он не знал, сколько проспал. Несколько минут? Или лет? Джо зашагал по дорожке, засунув руки в карманы пиджака и подняв воротник. Он дрожал всем телом — то ли от холода, то ли от ожидания: разбираться в этом ему не хотелось. Джо поднялся на крыльцо, прислонился к дверному косяку и дернул шнурок звонка.

Он снова уснул, стоя у дверей и положив голову на холодный камень. Когда после долгого звяканья цепочек, запоров и засовов дверь открылась, это застало его врасплох. Из дома вырвался целый сноп света; на пороге стояла экономка в чудовищной ночной рубашке. Джо видел, как менялось выражение ее лица. Сначала на нем была досада человека, которого разбудили среди ночи, потом — отвращение к оборванному бродяге, сменившееся медленным узнаванием и изумлением. Возмущенное «проваливай подобру-поздорову!» так и не сорвалось с ее губ. Вместо этого она неуверенно прошептала:

— Мастер Джо?..

Он кивнул и сказал:

— Кажется, я разбудил вас, Энни?

Хотя Энни отошла в сторону, пропуская его в дом, он не мог сдвинуться с места. Ноги не слушались, да и руки тоже.

— Чертов мороз, — пробормотал Джо и увидел, что упоминание нечистого заставило экономку машинально покачать головой.

Потом другой голос произнес:

— Ну же, парень, входи и закрывай эту проклятую дверь.

Джо поднял глаза и увидел отца.

Каким-то чудом ему удалось проковылять в прихожую. Горевшие там электрические лампочки — радость и гордость Джона Эллиота — ослепили его и не дали толком понять выражение отцовского лица. Там были ошеломление, неодобрение и что-то еще, быстро исчезнувшее.

— Что, сынок, никак в кармане вошь на аркане?

Тон Джона Эллиота представлял собой знакомую смесь сарказма и ликования. Джо понял, что у него нет сил оправдываться. И желания тоже. Он прошел мимо отца и экономки, сел на ступеньку лестницы и уронил голову на руки, изумленный тем, что сохранил память о матери. Казалось, она вот-вот спустится по лестнице, обнимет его и поцелует. Он еще помнил запах ее духов, ее доброту и слабый акцент.

Отец смотрел на него. Джо наконец поднял глаза и увидел, как сильно постарел Джон Эллиот. В отличие от Джо он был невысоким, кряжистым и крепко сбитым. Но теперь в его светлых волосах появились седые пряди, грубоватое лицо бороздили глубокие морщины. Перед сыном стоял старик. Джо услышал, как он пробормотал:

— О боже, в каком ты виде… — Потом отец обратился к экономке: — Женщина, разогрей ему суп. И не стой здесь, как памятник Долготерпению.

Джо ел на кухне. Он удивился тому, что сумел проглотить всего несколько ложек. Потом его затошнило. Отец поставил перед ним стопку виски:

— Выпей-ка, парень, а потом ложись спать. Вообще-то, тебе следовало бы помыться, как я погляжу, но с этим можно обождать до завтра.

Джон Эллиот проводил его наверх. Пару раз Джо показалось, что он протянул отцу руку — то ли для поддержки, то ли для чего-то еще. Но они так и не прикоснулись друг к другу. А потом одетый Джо рухнул на кровать и тут же уснул мертвым сном, напоследок подумав, что это ему только кажется.