Александра Маринина - Оборванные нити. Том 3

— Так на это же тоже время нужно! А ты говоришь: в десять! Нам в девять надо начинать таскать и грузить, чтобы вовремя успеть. Не понимаю, как ты целой организацией руководил.

Она, не спрашивая разрешения, начала ловко перекладывать книги, диски и бумаги, и в результате ящиков стало на два меньше.

— Вот так! — Ванда с гордостью оглядела результаты своей деятельности. — Так гораздо лучше. Теперь давай мне бумажку, где написано: кому какую мебель отдавать. Ты написал?

— Забыл, — признался Саблин.

Они договорились еще несколько дней назад, что мебель останется в квартире до самого отъезда хозяина, а потом он передаст Ванде ключи, и новые владельцы все заберут.

— Садись и пиши, — скомандовала она. — Все подробно: фамилию, имя, отчество и предметы, которые отдавать.

Спорить не хотелось, и хотя Сергей считал, что все вполне можно запомнить на слух, он покорно сел за стол с листком бумаги и ручкой.

По дороге в аэропорт Ванда не умолкала ни на минуту, несла какую-то милую чушь, и Сергей вдруг понял, что ему легче от этого дурацкого звонкого щебета, потому что если оставить за рамками смысл произносимых ею слов, то остается только радость, теплота и доброта, которые ему так нужны. Он вспомнил, как Ольга называла Ванду солнышком. И правда, она как солнышко, которое выглянуло и согрело. Жаль, что он никогда, наверное, больше не увидит эту милую глупышку…

Ванда держалась молодцом, была веселой, улыбалась, и только когда объявили посадку на московский рейс, вдруг расплакалась.

— Я вас так люблю, и вы меня так любите, а теперь Оля уехала, ты уезжаешь, как же я без вас…

Сергею стало нестерпимо грустно. Он проработал в этом городе 13 лет, а провожает его одна Ванда, которая ему, в сущности, никто. Да, у него нет своего кладбища, как у клиницистов, но у него нет и тех, кто относится к нему дружески или хотя бы просто тепло. У него нет НИКОГО. Он — ОДИН. Всегда был, есть и будет.

Когда Лена спрашивала, нужно ли его встречать, Сергей отказался: слишком большой у него багаж, все равно придется звонить московским приятелям и просить организовать микроавтобус, так что встречающие в любом случае найдутся.

Его встретил бывший сокурсник, который давно уже бросил медицину и занялся бизнесом, связанным с автоперевозками. Вместе с ним в микроавтобусе приехали два рослых парня с накачанными бицепсами, которые ловко и споро, без видимых усилий перетаскали и загрузили саблинские коробки и два чемодана, а потом так же ловко и быстро подняли и затащили их в квартиру.

В большой комнате Саблина ждал красиво накрытый стол. Дашки дома не было, ей уже девятнадцать лет, она взрослая девица, у нее своя жизнь. Лена обняла его, поцеловала, но поцелуй был спокойным и каким-то равнодушным, совсем не таким, каким она встречала его раньше, когда хотела показать, что соскучилась и не может дождаться вечера.

— Душ примешь с дороги? — спросила она. — Или сразу за стол?

— Сначала в душ.

Он вышел из ванной с влажными волосами, внимательно осматривая квартиру: теперь это его дом на всю оставшуюся жизнь. Если раньше, приезжая в Москву только на время отпуска, он не обращал особого внимания ни на новые обои, ни на новые шторы, ни на новые вещи — зачем? Все равно он скоро отсюда уедет, — то теперь смотрел пристально. Это его дом. Ему здесь жить.

Лена ждала его, сидя за столом, одетая так, словно собиралась вот-вот куда-то уйти: не в домашней одежде, а в платье. В ушах серьги, на руках два кольца и браслет. Принарядилась к приезду мужа, подумал Саблин и не смог понять, приятно ему это или смешно.

Еда была вкусной, готовила Лена хорошо, и Саблин с аппетитом поглощал закуски, салат и мясо с картофелем и жареными овощами. Когда дело дошло до чая с пирожными — саблинскими самыми любимыми, за которыми надо было ездить специально и которые продавались только в одной кондитерской, на Тверской, больше нигде такую вкуснотищу не выпекали, — Лена вздохнула.

— Сережа, я ухожу от тебя.

Он оторопел. Решил, что ослышался.

— Уходишь? — глупо переспросил он. — Куда?

— У меня есть другой мужчина, который меня любит и которому я нужна и интересна, — было видно, что Лена нервничает, голос ее подрагивал предательски, пальцы суетливо бегали вдоль черенка лопаточки для торта, которую она положила на край блюда с пирожными. — Ты ведь никогда меня не любил, ты только мучился со мной и с Дашкой, долг выполнял. Думаешь, я этого не видела, не понимала? Но я очень тебя любила и не хотела с тобой расставаться, поэтому какое-то время еще надеялась, что у нас с тобой все наладится, образуется. А ты уехал и становился с каждым годом все дальше и дальше. И даже отпуск, который ты проводил с нами, ничего не менял, я все время чувствовала, что я для тебя чужая, не родная, тебе со мной скучно, тебе не интересно, что происходит в моей жизни, что я думаю, что я чувствую. Тогда я впервые решила уйти от тебя, но испугалась, что не справлюсь одна. Ты решал все наши проблемы, ты присылал хорошие деньги, гораздо большие, чем алименты, которые я бы получала в случае развода, у меня был статус жены, что немаловажно, а Дашка знала, что я не мать-одиночка и что у нее есть папа. Пусть в другом городе, но есть, он нас не бросил, он там работает на интересной и ответственной работе, им можно гордиться, и он приезжает в отпуск и возит нас всех за границу на курорты. Для девочки это было важно. И для меня тоже.

Она замолчала, остановив взгляд на стене поверх головы Саблина. Смотреть ему в лицо она не хотела. Или не могла?

— А теперь? — резко спросил он.

— А теперь неважно. Дашка выросла, она вот-вот сама уже замуж выйдет, а у меня есть мужчина, которому я интересна и которому со мной не скучно.

Значит, его и здесь обманывали. Значит, и дома, в семье, все было не так, как он думал, не так, как представлял себе. Наверное, это его пожизненный крест — ошибаться в людях.

— Ну и почему ты столько лет ждала? — зло проговорил он. — Ушла бы давно к этому своему мужчине.

— Я боялась, что ты начнешь делить квартиру, и алименты были бы меньше, чем то, что ты присылал.

Ему стало противно. Оказывается, Лена все эти годы считала его куркулем, скупым и мстительным, который удавится за копейку и будет при разводе делить все с женой, вплоть до чайных ложечек.

— Господи, Ленка, ты столько лет меня знаешь, неужели ты подумала, что я буду что-то с тобой и Дашкой делить? Я бы вам все оставил. И денег давал бы столько же, сколько и раньше. За кого ты вообще меня принимаешь?

И в этот момент он понял, что они с Леной так и остались друг для друга чужими и малознакомыми. Она никогда не была ему интересна, это правда. И у нее не хватало душевной мудрости и ума, чтобы разобраться в собственном муже и его характере, понять, какой он на самом деле, рассмотреть его. Но ведь он уехал и столько лет жил вдали от семьи, а пока они жили вместе, он много работал и с Леной почти не разговаривал. Не о чем было. Чего ж удивляться, что она его совсем не знает? Все закономерно. Как сказала бы Ольга, «закон жанра».