Александр Громов - Сборник

– Я Аконтий, кузнец, – начал он. – Я так считаю: беглецов из сгоревших деревень мы, конечно, примем. Верно говорю? – обратился он к сходу. Толпа одобрительно зашумела. – Как не принять, говорю. Потеснимся, пристроим сирот, то да се… это уж как водится. Но показать путь в Столицу мы не вправе, да мы его и не знаем. Это дело Хранительницы – разрешить или нет, и решать ей, я так считаю. Верно? – Вновь раздался одобрительный гул. – А как решит она, так тому и быть накрепко. Все мы тебя знаем, – Аконтий прокашлялся и взял тоном выше. – Ты – Умнейший, и мы тебя уважаем, несмотря на… неважно на что. Ты мудр, но ты много на себя берешь, я говорю. Выпустишь из Столицы неживое – как потом загонишь его обратно? Я вот кузнец, сам вожусь с неживым, и то меня от твоих слов потом пробило. И вот еще что я хочу сказать, самое главное: Железный Зверь от Города далеко. Плохо, что он поселился там, где живут люди, однако люди уйдут, и больше он нас не тронет, верно я говорю? А если и тронет – разве мы не сможем с ним договориться? Деревенские не сумели, а мы сумеем, верно говорю? И шептуны наши лучше, и морочники у нас есть… А не договоримся – разве у нас нет стрелков? Найдутся стрелки, я говорю. Пусть великий стрелок Леон передаст им свое умение, и тогда нам не будет страшен ни Железный Зверь, ни его детеныши, верно я говорю? – Аконтий остановился, чтобы перевести дыхание. – Я так считаю: просить Леона остаться в Городе и дать ему в обучение молодых стрелков, пусть поучит. А тебя, Умнейший, – ремесленник чуть наклонил голову, – мы хоть и чтим и слова твои слушаем, но пути в Столицу ты у схода не спрашивай, верно я говорю?

От одобрительных возгласов загудели опоры Четверонога.

– Нет! – крикнул Леон.

– Молчи, – сквозь зубы цыкнул Умнейший. – Хуже сделаешь.

Позади Леона гонцы переминались с ноги на ногу в большом недоумении: для какой надобности их заставили торчать тут битый час?

Хранительница, подняв вверх руку, выждала тишины.

– Хочешь ли ты еще что-нибудь сказать, Умнейший?

Старик взглянул на нее исподлобья и медленно поводил головой из стороны в сторону. Он подчинялся.

Во взгляде Хранительницы светилось торжество.

– Аконтий сказал. Таково и мое мнение. Что решите, люди? Быть по сему?

Одобрительный гул.

– Говорят, что когда-то очень давно и не здесь был занятный обычай, – пробормотал Умнейший, повернувшись к Леону. – Каждый умник, явившийся на сход с предложением изменить заведенный порядок, должен был иметь веревку на шее. Чтобы, значит, быстро и без накладных расходов удавить умника, если его предложение не будет принято. Хорошо, что здесь до этого еще не додумались.

В толпе, запрудившей площадь, образовались течения и прорехи. Судача, расходились люди – по домам, к привычным делам, которым не меняться еще тысячу лет, если подгадит Нимб, а если не подгадит – то никогда. К Умнейшему никто не подошел – зачем усугублять огорчение старика бесполезными потугами утешения? Одна Хранительница посчитала нужным походя бросить несколько слов:

– Не ждал отказа? Что ты теперь придумаешь, Зигмунд?

Умнейший не ответил и выглядел удрученным. Вздернув подбородок, прошла мимо Кларисса, бывшая любовь. Ушли и гонцы. На площади остались лишь несколько возбужденных многолюдством собак, но и они, побегав и полаяв, вскоре мирно улеглись в тени Четверонога.

– Плохи дела, – проговорил Леон, маясь. – Они так ничего и не поняли. Никто из них не видел Железного Зверя…

Старик неожиданно подмигнул ему.

– Бенефис прошел нормально, только этого мне и надо было. А на остальное я, по правде сказать, не рассчитывал… вот так, сразу. Не нужно давить недозрелый прыщ – это больно и бесполезно… – короткий дребезжащий смешок неприятно резанул Леона. – Подождем, глядишь, что-нибудь и придумаем. Жаль, времени нам не отпущено долго думать.

– Не знал, что тебя зовут Зигмунд, – сказал Леон. – Вообще не знал, что существует такое имя.

В нескольких шагах десятка полтора стрелков (среди них, по настоянию Умнейшего, и гонцы, доставившие Леона в Город), стоя в ряд у проведенной на земле черты, под неотступными взглядами кучки восхищенных мальчишек который час упражнялись в стрельбе по мишеням. С шумом выдыхали, тараща выпученные глаза на багровых лицах. Тонко свистели оперенные стрелки. Мишени, вырезанные из свежих, еще не затвердевших листьев кровельного дерева, изображали детенышей Железного Зверя в натуральную величину.

– Это очень древнее имя, – ответил старик. – Я ведь Умнейшим стал недавно, лет двадцать всего, а до этого меня, если хочешь знать, Неприкаянным звали, а до того – Грубияном, а еще раньше – Чудаком или Немым… Повидал на своем веку кое-что, не спорю. Весь Простор за одну жизнь не обойдешь, а я все же постарался. Уходил на Север переходов на сто пятьдесят, оттуда до края Простора еще почти столько же, только люди там уже не живут. И на Юг ходил, и на Восток…

Леон удержал рвущийся с губ вопрос – понятно было, что старик сам не прочь поговорить. Когда вещает старость, дело молодости – сидеть и слушать. И детям передать, если говорит Умнейший.

– С яйцеедами жил долго, – помолчав, продолжал старик. – Давно это было, а теперь мне уже не по возрасту по скалам скакать. Гнилоедов видел, только гниль они не едят, сказки это. Манноедов видел – те древесной манной питаются, растут у них на Юге манные деревья. Всех видел… – Умнейший опять долго молчал, видимо, вспоминая прошлое. – Странные люди, странный мир. У вас практически отсутствует грубость в отношениях друг с другом, не говоря уже о насилии, но нет и излишней вежливости. Я только здесь понял, что вежливость – оружие страха… Нет войн, но нет и средств, чтобы себя защитить, и нет воинов. Ты хоть понимаешь, что такое воин? Здесь повсюду примерно одно и то же, с местными вариациями. Поразительный мир, особенно для чужака.

– Почему – для чужака? – удивившись, сорвался Леон, лишь много позднее поняв, что Умнейший ждал этого вопроса.

– Все мы здесь чужаки, только в разной степени. Я больше, чем другие, потому что был рожден на Сиринге… Впрочем, об этом после. Лучше скажи-ка мне: откуда, по-твоему, люди пришли на Простор?

– Прежде люди жили на Великом Нимбе, не зная горя и болезней, потом один человек по имени Акаэм полюбил неживое и сказал другим: возьмем неживое, потому что оно не убежит от нас, и сделаем живое неживым…

– Достаточно. Ты вправду в это веришь?

– То, что традиционная Быль о Сошествии с Нимба не более чем сказка, известно даже детям. А Быль Истинная? – Леон пожал плечами. – Кто может сказать, что такое Истина? Где она? И надо ли ее знать? Быть может, она лишь повредит людям.

– Ого! – Умнейший фыркнул. – Да ты, оказывается, философ.