Иван Дроздов - Шальные миллионы

Поднялась Нина, толкнулась в дверь и поняла: она тут не хозяйка. Видимо, был приказ допустить их только в библиотеку. О втором этаже много слышала: там кабинет Иванова, спальня, бильярдная. А еще будто бы рядом с бильярдной расположена комната для особо важных гостей. Комната сугубо интимная, она это поняла по разным ухмылкам да намекам ивановцев.

— Я и не знала, что такие квартиры бывают, — говорила Анна, спускаясь вниз.

— И никакая это не квартира, — с явным раздражением и обидой за то, что не все здесь ей позволено, отвечала Нина. — Целое крыло старого здания в два этажа оттяпали, дворцовая мебель… Где ее брали, одному Богу известно да некоему архитектору. Сама видела, как Иванов выписывал строителям чек на пятьдесят тысяч долларов. И на листке чертил, где и как в Чикаго найти банк и к кому обратиться. Там, в этом банке, дальний родственник матери Иванова. Ох, подружка, я в их дела попробовала сунуться, да скоро запуталась, как рыба в сетях. Давай лучше посмотрим, какие книги и картины понатащил сюда Иванов. Вот чем он занимается самолично, — книги да картины покупает. Рыщет по городу, а когда багажник наполнится, домой едет, книги раскладывает да картины развешивает.

Ряды книг блестели золотой вязью корешков. Были тут и прижизненные издания Пушкина, Жуковского, Карамзина, другие редкие книги. Анна сделала вывод: Иванов собирал издания старые, ценные и красивые. И еще заметила: преимущество отдается приключениям, авантюрным любовным романам.

Вошел Макс. Со слащавой коварной улыбочкой сказал Нине:

— Прошу. Покажу вам ваши комнаты.

— Поместите нас в одной.

— Извините, для вас — ваша, персональная, а вам, — повернулся он к Анне, — приготовлено жилье рядом с хозяйкой. Пройдемте, пожалуйста.

Через боковую дверь они вышли в коридор, где даже не был слышен шум из гостиной. Затем попали в небольшой холл, а оттуда в апартаменты.

Хозяйке не терпелось увидеть свою обитель, и она, получив ключ, вошла в нее. Анне же Макс сказал:

— Вы будете жить в комнате княжны Таракановой.

Открыл дверь и пропустил ее вперед.

Какой смысл вкладывали хозяева квартиры в это название, Анна не знала. Комната была мрачноватой, темно-бордовые стены, массивная мебель и сводчатое, в мелкой обрешетке окно подчеркивали сходство с крепостью или кельей монастыря, убранной для проживания опальной царственной особы. Много и других аналогий приходило на ум Анне, и все они были невеселые, даже жутковатые.

Ее и вообще с самого утра начали обуревать тревожные мысли, и думала не о себе — о Косте и Сергее. Они оба знали о намечавшемся торжестве в квартире Иванова, были весь день возбуждены, часто и надолго уединялись, и тонкое чутье Анны говорило ей, что они от нее что-то скрывают. Тревога усилилась после того, как Костя сказал, что в гостях у Иванова будет Малыш — глава самой могущественной и таинственной мафии, орудующей в Москве и Петербурге. В последнее время она наладила связи с заграницей и стала особенно опасной. Из сферы сырьевой базы она переходит в банки, грозит разладить всю финансовую систему государства. Ее стихия — ценные бумаги, валютные аферы.

— Какой он, Малыш? Хотелось бы взглянуть на него, — сказала тогда Анна.

— Представь себе, ничем не похож на злодея. Напротив, кроток и мил, белокур, синеглаз. Славится дьявольски изобретательным умом. Какой-то магнат американский после встречи с ним в Москве звал его к себе, предлагал фантастическое содержание, на что Малыш ему сказал: «Благодарю, сэр, но как раз такое предложение я хотел сделать вам». И еще добавил: «Я русский, мое место в России».

Малыш окончил финансовый институт, работал в банке, а сейчас он и сам глава целой группы коммерческих банков. Ивановский банк тоже входит в систему Малыша. Над входом в эту квартиру вывеска: «Филиал Московского коммерческого банка «Садко»». Малыш любит русские названия. Он вроде бы патриот и частенько своим помощникам говорит: «Вы, шакалы, разграбили Россию, а я работаю на ее возрождение». Шакалы смеются, но однажды одного из них он ударил по лицу, и с тех пор шакалы слушают его с серьезным видом, и никто не может понять, что же это за человек их Малыш. Иванов тоже его не знает и — боится. Однажды о Малыше он сказал: «Бешеношвили». Я спросила, что это значит. Он ответил: «Обыкновенно, — бешеный!»

— Если Иванову миллиарды свалились с неба, а сейчас умножаются его гешефтманами, то Малыш свои дела проворачивает сам. Он дьявол, злой гений.

…Шум в гостиной нарастал, включили музыку, — ужасную, сатанинскую. Видно, уж много собралось людей, но выходить к ним Анне не хотелось. И, к счастью, ее не звали.

Погасила люстру, включила торшер у кресла, — света стало меньше, и комната казалась еще таинственней.

Подошла к окну, потрогала рукой стену возле рамы, обои были из шелковой ткани. «Это, наверное, и есть штофные обои. И орнамент явно восточный, видно, индийский или иранский. Мало у меня знаний, — думала Анюта, — вот и рисунок распознать не могу, — чей? Из какой страны?..»

Из-за крыш домов вонзалась в небо игла Петропавловской крепости, во дворе при свете льющихся из окон огней играли дети. Дворик ухожен, обсажен деревьями, под окнами много автомобилей. «Вот жизнь городская, — вяло текли мысли, — дети с младенчества не видят полей, лесов, не знают, как широко и вольно катит под луной свои воды батюшка-Дон и как луна, воспламеняя блеском холодного серебра дорогу, стелет ее с того берега к ней на хутор».

И снова задавалась вопросом: «Хорошо ли сделала, сменив свою прежнюю жизнь на нынешнюю, городскую?..» Вопрос не мучил, не давил, — являлся как бы машинально. В Питере ей открылся мир большой жизни, здесь все под стать ее самым смелым мечтаниям: гордый своим величием град Петра, его люди, дворцы, Нева… Ее лишь тревожило и томило неведомое, тайное и, главное, неподвластное ей течение всех обстоятельств.

Одно утешает: и Костя рядом, и Нина, а теперь вот и Сергей. Старрок на днях позвонил ему, поздравил с присвоением очередного звания, — он теперь майор и так же, как и Костя, назначен частным детективом. У него с Костей все больше общих тайн, даже от нее, Анюты. Тайны дразнят разум, — Анюте хочется все знать, она тоже в их игре, ей на днях снова предлагали работать в милиции, и погоны офицерские, но она отказалась. Берегла свободу, независимость, — и были моменты, когда бы очень хотелось выйти из этой игры, снова «втиснуть» себя в писательский режим.

Смотрела во двор и в каждом мужчине искала Костю. Поймав себя на этой мысли, улыбнулась. Отношения с Костей тоже непросты. Стремление друг к другу, а может быть, и зарождающаяся любовь. С ее стороны трепетная, с привкусом боли и тревоги. Наверное, такою бывает любовь материнская. Но ведь опять та же ситуация, — он женат. Неужели это ее крест?