Иван Дроздов - Шальные миллионы

— Вы гуляете? Хорошо.

Силай показал на кресло за столиком, сам сел напротив и, превозмогая боль, с радостью и надеждой смотрел на Нину.

— Я ждал вас. Поверил в магию ваших слов. Я ведь и через океан перелетел, и вас на ногах встречаю, — все от вас, от вашего чудодейства. Надеюсь, и теперь…

Вынул из кармана таблетку, бросил в рот.

— Да, глотаю, но все-таки держусь.

— Возобновим сеансы, а таблетки — за борт, в море. Купаться будем, — вы же молодой. А? Силай Михайлович!

Глаза Силая блеснули вдруг загоревшейся надеждой, он выпрямился, откинул назад голову и смотрел на Нину так, будто в ней одной видел свое спасение и смысл жизни.

— Есть люди, излучающие свет. Неужто и вправду в красоте заключена энергия космоса? Сказал же наш пророк и провидец Достоевский: красота спасет мир. Я сейчас смотрю на вас и слышу, как по жилам моим разливается энергия. И будто бы боль сердца отступает. Часом назад приехал сын и с первых же слов испортил настроение. Я сказал: уходи с глаз долой и не показывайся. На него даже мой пес зарычал.

При этих словах поднялась большая остроухая овчарка, лежавшая до того на песчаной дорожке. Пес подошел, лег у ног хозяина. Силай ему сказал:

— Это наша Нина. Ты помнишь, как гулял с ней в Сан-Франциско? Ну вот и хорошо, вспомнил. Нина любит нас, а мы любим Нину. Очень, очень любим.

Подошел с подносом камердинер Силая — старик с архиерейской бородой и пышными усами, Данилыч, из русских эмигрантов, он же Флавий, как частенько называл его Силай, якобы ввиду его сходства с историком иудеев.

— С приездом, сударыня, — поклонился гостье и стал расставлять блюда.

— Заказал для вас рыбу, — помню, как вы любили ее там, во Фриско.

— Благодарю, Силай Михайлович. Мясо теперь и вовсе не ем.

На овальном столе из уральского малахита Данилыч ловко и эффектно расставлял тарелки из китайского фарфора, золотые вилки, ножи, лопаточки, ложки и ложечки. Излучали аромат и дразнили аппетит маринованная минога, копченый угорь в янтарном желе, байкальский омуль. В хрустальных, отделанных серебром графинах веселым разноцветьем играли соки. Было много салатов, приправ, и все это в царской, сверкавшей филигранной отделкой посуде. Изысканная сервировка отражалась гладью зеленого стола, множилась, создавая иллюзию движения, полета, и от этого натиска красоты и совершенства у Нины кружилась голова, она мысленно благодарила хозяина за устроенный ей праздник.

— Где моя подруга? Вы, верно, спрятали ее?

— Подруга ваша? Мы показали ей ее апартаменты. Она очень хороша и умна. Но и она не может сравниться с вами. Я в Штатах слышал о прихоти миллиардера Хаита, он будто бы каждую новую «Мисс Америку» — победительницу конкурса красоты — приглашал к себе на обед и за час общения платил миллион. Мне же судьба подарила радость общения с вами, и не час, не два я мог лицезреть вас, а целые дни, недели, месяцы. А теперь хотел бы тешить себя надеждой видеть вас все время. Ну, скажите, может ли что сравниться с нашим домиком? Я его назвал «Шалашом». Хорош шалашик, а?..

Он кивнул на виллу, фасадная сторона которой с крыльцом и парадным входом открывалась в просветах липовой аллеи.

— Ваши окна будут выходить на море, оно плещется у стен «Шалаша». Там тоже есть беседка. В любое время дня и ночи вы будете слышать шум моря, наблюдать движение кораблей, считать звезды.

— А моя подруга…

— Мы поселили ее рядом с вами, на той же стороне, — ей приготовили две комнаты. Борис просил их для своего секретаря Ратмира Черного, а для себя — ваши комнаты, но я их отослал на третий этаж. Там тоже хорошо, но не так. Вы всё посмотрите сами, надеюсь, вам понравится.

Иванов разлил вино, поднял свой бокал. Но Нина его остановила:

— Силай Михайлович! А вы забыли наше условие, — полностью исключить спиртное.

— Ваша воля! Я — пас.

Отставил бокал с вином, поднял над головой руки.

— Вот ваш сок мандариновый, а лучше гранатовый. Силай воодушевился, ел и пил с удовольствием.

Готовность Нины вновь избавлять его от болезни чрезвычайно обрадовала. И когда они закончили завтрак и Силай повел Нину в дом, он шел резвее и за грудь не брался, — надежда на выздоровление явилась первым импульсом той самой жизненной энергии, которой ему не хватало.

Подполковника Воронина в бухарестском аэропорту ждал комиссар констанцской полиции. Узнал Костю по внешнему описанию, представился:

— Стефан Бурлеску, имею честь сопровождать вас в наш город.

Говорил по-русски с акцентом, но довольно хорошо. Костя удивился. Но офицер сказал:

— Да-да, мне звонил из Москвы генерал Старрок, просил встретить, устроить.

Прошли в вертолет, сели на скамейку в заднем углу. Последними вошли, разговаривая по-русски, четыре парня: три молодых, плечистых, нагловатых с виду и один… «Малыш! — пронзила мысль. — Русоволосый с круглым, луноподобным лицом и размыто-синими распахнутыми глазами. Он, Малыш! Это несомненно».

Костя закрылся газетой, оглядывал салон украдкой. Насчитал восемнадцать пассажиров, из них три парня — его охрана. Они угодливо, словно больного, усаживали Малыша, цепкими взглядами ощупывали пассажиров, оценивали обстановку, — да, это был Малыш, и Костя больше не сомневался.

«Сойдет на площадке перед домом Иванова, остальные проследуют дальше, — наверное, в Констанцу, а может, в Мангалию, а то и в Болгарию махнут, — в Балчик или Варну».

Изучал лица, запоминал каждую подробность, — благо, что четверка кучно сидела на конце лавки вблизи пилотских кресел.

Через час с небольшим россыпью сверкающего серебра засветилось море. Оранжевой шкатулкой прижался к берегу дворец Иванова. С высоты километра он казался бесплотным, плыл и вращался в бесцветном мареве загоравшегося майского дня. И чем ниже спускался вертолет, тем отчетливее рисовались контуры королевской виллы, — ее еще так называли в путеводителе по Румынии: во дворце своего дяди любил бывать молодой король Румынии Михай. В этих же краях, в районе озер Ташау и Синое, в бескрайних зарослях камыша и мелководья, начинались знаменитые в Европе охотничьи угодья с утками, гусями и прочей водоплавающей живностью. В центре угодий еще с прошлого века стоял охотничий домик короля, и Адольф Гитлер, не евший мяса, но любивший охоту, даже во время войны с Россией приезжал сюда на отдых.

Все это знал Костя по рассказам и справочникам, старался увидеть с воздуха, но видел лишь море и слева по курсу в молочном утреннем тумане едва различал очертания большого портового города, — то была Констанца.

На площадке в километре от дворца высадили Малыша. Его встречали Иванов-младший и двое мужчин, которых Костя не знал, очевидно, это были управляющий делами Иванова Ратмир Черный и близкий к Малышу человек. Костя оглядывал пространство и сад перед дворцом, искал Анну и Нину, но их не было. «Молодец, Аннушка, — подумал с теплым чувством. — Знает законы конспирации».