Виктория Платова - Stalingrad, станция метро

— Я так не думаю.

— Сейчас не думаешь. А как повыгребаешь дерьмо — в прямом и переносном смысле… Сразу поменяешь точку зрения.

— Я так не думаю.

— Весьма странное упорство для молодой девушки. Прямо-таки маниакальное, — андроид недоверчиво хмыкнул и снова выбил пальцами дробь, еще более затейливую, отдаленно напоминающую парафраз на тему знаменитого танго «Кумпарсита». Каким его исполнял Карлуша, и — вполне вероятно — Карлушин аккордеонный кумир Ришар Галлиано. — На учете в психоневрологическом диспансере никогда не состояла?

— Нет, конечно. Я просто хочу помогать тем, кто нуждается в помощи. Что же тут странного? и… тем более ненормального если вы на это намекаете…

— Была у нас одна такая… Якобы бессребреница. Твоего, между прочим, возраста. Тоже втирала очки о помощи всем нуждающимся. И что оказалось в результате?

— Что?

— А то, что у несчастных старух, бывших в ее ведении, стали пропадать деньги и ценности. А троих потерпевших она вообще попыталась уломать на завещание в свою пользу.

— Я не такая, — голос у Елизаветы предательски дрогнул и на глазах показались слезы. — Не «одна такая».

— Кто знает, кто знает, — философски заметила А. А. Уразгильдиева и принялась рыться в ящике стола.

Сейчас достанет пистолет с глушителем, с ужасом подумала Елизавета, а доказывать искренность своих намерений под дулом пистолета — непростое дело.

Но пистолет так и не выполз на свет. Вместо него на столе перед андроидом появился стандартный лист бумаги формата А4.

— Будь моя воля — я бы всех потенциальных соискателей места соцработника на детекторе лжи проверяла. Для выяснения, так сказать, чистоты намерений… Ладно, пиши.

— Что писать?

— Заявление о приеме на работу.

— А как?

— В свободной форме. В другом случае крепко бы подумала, прежде чем тебя принять, но текучка у нас страшная. Людей вечно не хватает. Вот и приходится брать кого ни попадя. Ты хоть с навыками оказания первой медицинской помощи знакома?

— Нет. А нужно?

— Нужно все. Это ведь старики, сама понимаешь. Ладно, сделаем так. Свяжешься с Натальей Салтыковой, телефон я дам… Она наш лучший работник. И как лучший работник введет тебя в курс дела и будет опекать на первых порах. Ну, написала?

— Нет еще.

— Да что там расписывать, Господи? Сочинений не надо, сочинения в школе остались.

Очень своевременное замечание, ведь Елизавета уже была готова вывалить на бумагу свои трепетные мысли о стариках, стоящих на вершине холма. И об их великодушии, простодушии и кошачьейсобачьей естественности. Но раз ее мнение о старых людях никого не интересует, придется ограничиться унылым: я, такая-сякая, проживающая по такому-сякому адресу, прошу принять меня на работу и тэ пэ.

— Вот, все готово.

— Дату поставь и подпись.

После того, как дата и подпись были поставлены, андроид снова завладел листком, бегло перечитал его и наложил размашистую резолюцию.

— Теперь отправляйся в отдел кадров, он в конце коридора, по правую сторону. Оформишься — и добро пожаловать в наши ряды.

— А когда приступать к работе?

— Хоть завтра. Пообщаешься с Салтыковой — и приступай.

…Больше всего Елизавета боялась, что ее новая патронесса Наталья Салтыкова тоже окажется андроидом: следуя логике — классом пониже своей непосредственной начальницы А. А. Уразгильдиевой. Но все обошлось — Наталья предстала перед ней во всем блеске зрелой тридцатипятилетней красоты. Человеческой, а не какой-нибудь еще. Красоту эту не смогли испортить ни стокилограммовая туша, прилепленная к голове греческой богини, ни частичное отсутствие шеи, ни полное отсутствие вкуса. Ведь только лишенный вкуса индивид в состоянии напялить на себя расшитую люрексом светлую турецкую блузу из шифона и поддеть под нее черный сатиновый лифчик.

По телефону Наталья отрекомендовалась «роскошной женщиной в стиле Рубенса, если это имя о чем-то тебе говорит» и назначила Елизавете неформальную встречу в ближайшем к райсобесу кафе. Внедрившись в искомое кафе и обнаружив там Наталью, Елизавета поразилась точности ее телефонной характеристики. Модель действительно оказалась рубенсовской, а не брейгелевской или там кустодиевской — очевидно, из-за все той же почти прозрачной блузы с люрексом, сквозь которую бесстыже проглядывала розовая поросячья плоть, с многочисленными складочками, ямочками и припухлостями. Несмотря на общий внушительный тоннаж, руки у Натальи оказались относительно тонкими, а пальцы — изящными. Похожая на зубочистку сигарета, зажатая между средним и указательным, лишь подчеркивала их совершенство.

— Вы Наталья? — почтительно произнесла Елизавета, подходя к столику.

— Точно, — Наталья картинно выпустила дым из ноздрей и указала на пустой стул. — Присаживайся, дева.

— Меня зовут Елизавета.

— Елизавета, ага.

— Заказать вам что-нибудь?

— Можно на «ты». Не люблю, когда мне выкают. И сама не выкаю.

— Постараюсь, — тотчас стушевалась Елизавета. — Заказать ва… тебе что-нибудь?

— Уже пожрала, а так обязательно опустила бы тебя рублей на двести, не меньше. Но кофе выпью.

Расценив последнюю фразу как призыв к действию, Елизавета поплелась к барной стойке делать заказ.

— Два кофе, — сообщила она бармену, смуглому молодому человеку с забранными в хвост волосами. Его можно было принять за араба, а можно — за румына из Трансильвании, потомка Дракулы или самого Дракулу в годы его архетипического расцвета. Смогла бы она полюбить Дракулу, невзирая на неприятный, негигиеничный, но такой необходимый для инициации укус в шею? Наверное, смогла бы — и получила бы за это вечную жизнь. Плюс удовольствия, сопутствующие вечной жизни, плюс пухлый пакет социальных и иных льгот. Узким местом является необходимость постоянно подпитывать себя свежей кровью. Елизавета никогда не решилась бы вонзить зубы в живое существо, но и здесь возможен компромисс в виде еженощных посиделок с бокалом на городской станции переливания крови, вампирам там раздолье и кусать никого не надо. Неизвестно только, понравится ли такое вегетарианство кровожадному Дракуле.

Гм-мм… Лучше бы бармен оказался арабом.

В состоянии ли Елизавета полюбить араба? — все может быть.

Она не расистка и даже знает наизусть кое-что из любовной лирики Омара Хайяма. Общих тем с арабом не так уж мало: кроме Омара Хайяма есть еще Фирдоуси, Низами и Авиценна. А также хитрющий султан Саладин, неоднократно щелкавший по носу крестоносцев в Средние века. А также — американцы. Американцы почему-то страшно раздражают Елизавету. Если бы они — все до единого — погрузились на космический корабль и улетели к звездам, освободив Землю от своего тошнотворного присутствия, Елизавета аплодировала бы этому факту стоя. Но такой исход событий вряд ли возможен в обозримом будущем.