Монтеро Глес - Когда диктует ночь

Я знал Сан-Фернандо. Бывал там уж и не упомню сколько раз, по семейным делам. Однако я не знал, какие непристойные факты связаны с основанием города. Не знал я и того, что Хинесито со своей подружкой приехали в Сан-Фернандо раньше путешественника. И что это произошло по вине порока, потому что им не терпелось устроить своим носам праздник после такой долгой дороги. И что Хинесито принялся за работу. С улыбкой, сползающей из уголка губ, Луисардо рассказывает, как Хинесито жмет на педаль с развратным намерением приехать в город за час до поезда. Оказывается, у него был знакомый в квартале Кальехуэлос, и к нему-то он и заявился со своей подружкой — купить несколько граммчиков на дорогу. «Потом поставим это в счет Чакон», — говорит он своей спутнице и щиплет ее за зад. До прибытия поезда еще есть время, и они заглядывают на вокзал посмотреть, сойдет ли путешественник. Помнишь, малявка, что они не знают его маршрута и должны держать ухо востро. Однако черт устраивает им ловушки, подводит часы, ставит на их пути пару грузовиков и перегораживает улицу строительными работами, прежде чем они добираются до дома с выломанными рамами, где их дожидается кореш Хинесито. «Устраивайтесь поудобнее», — говорит он, указывая на автомобильные сиденья, вытащенные из какой-то машины, пошедшей на слом. Совершив сделку (три грамма только что счищенной со стены известки), они выходят из Кальехуэлос, время уже поджимает. Кореш не дал им даже развернуть бумажки и взглянуть на товар, но они верят, что он такого же качества, как тот, что он давал им на пробу. «Теперь гоним на железку», — говорит своей спутнице Хинесито и, подмигнув, разгоняет машину, проскакивая все светофоры по пути к вокзалу. Однако уже поздно: путешественник одним из первых соскочил с подножки — рюкзак за спиной, сигарета, прилипшая к краешку рта. Сейчас он идет по улицам, смешавшись с пешеходами, малявка. Ему показали, как пройти в транспортное агентство, где предоставляют напрокат машины, курсирующие по всей округе. Туда-то он и направил свои шаги. Последуем за ним.

Путешественник чувствителен к ветру и начинает ощущать первые дуновения левантинца. Он вспоминает, что в свое время писал некий Ричард Форд о смеси апатии и раздражительности, которую вызывает наш ветер, малявка. Луисардо прерывается, делает последнюю затяжку и, прежде чем снова приступить к рассказу, задерживает время и дым в легких, а потом говорит о ветре, таком обжигающем и удушливом, что птицы начинают летать над самой землей, а женщины и кошки — задыхаться, снедаемые любовным желанием. Путешественник чувствует, что кровь медленнее течет в его жилах. Плохо тому, на кого ветер навевает тревогу, потому что так можно сойти с ума, малявка. Поэтому путешественник безвольно бредет по улице и скисает перед дверьми транспортного агентства. Они закрыты. И тут до его ушей долетают назойливые звуки черного пианино. Кто-то бренчит на расстроенном инструменте, и мелодия режет барабанные перепонки, как нож. Это та самая мелодия, которой отныне суждено сопровождать и предвосхищать все повороты его судьбы, малявка. Путешественник чешет голову, как будто у него вши. А между тем на вокзале Сан-Фернандо его преследователи осыпают один другого, то есть друг друга, градом обвинений. Дело кончается ничем, а вернее, происходит то, что происходит всегда: выясняется, что один без другого, то есть друг без друга, они жить не могут. Короче, дела житейские, и в поисках местечка, где бы отлить и нюхнуть коки, они припарковывают маптину прямехонько напротив транспортного агентства. И заходят в бар по соседству.

Путешественник тоже тут, у дверей агентства, но пока они друг друга не видят. Только несколькими минутами позже они неожиданно сталкиваются нос к носу. Облокотясь о стойку, Хинесито просит бутылку пива («Только холодненького, слышал?») и счет. Он смотрит на часы и строит воздушные замки: меньше чем через десять минут они будут в Кадисе и схватят путешественника. «Не думаю, чтобы он сошел в Сан-Фернандо», — думает про себя Хинесито. И отхлебывает пива. Ему и в голову не приходит, что путешественник рядом, сидит тут же, возле дверей агентства. Прислонясь спиной к стене, он не чувствует его обжигающего присутствия. В одной руке у путешественника пачка табака. Он держит ее чрезвычайно бережно и осторожно, словно это мертвая птичка или усеянная шипами роза. В другой — карта, которую он раскладывает на коленях. Блуждая по ней взглядом, он сворачивает сигарету, дым обжигает ему легкие, он закашливается, а ветер довершает дело, и карта взмывает в воздух. Роковое стечение обстоятельств, малявка. Карта с сокровищами беспорядочно крутится в воздухе и взлетает ввысь. Путешественник тянется за ней, встает на цыпочки, едва не подпрыгивает. А-а-а-а-ах-х-х. А в это время Хинесито просит еще пива («Только холодненького, слышал?»). Он по-прежнему стоит облокотившись о стойку, и под мышками у него потные полумесяцы. Ковыряясь в зубе, Хинесито считает минуты, которые остались до того, как поезд прибудет в Кадис. Десять — по висящим в баре часам марки «Омега», стареньким, старше, чем хозяин. «Надо поторапливаться», — думает он и чуть не подпрыгивает, задев зубочисткой обнаженный кариесом нерв. И вот тут Хинесито его замечает, малявка. Сначала он думает, что это сумасшедший, из тех, которые часто встречаются в здешних краях, скача, как Павлова. Но, догадавшись, он одним рывком выдергивает нерв и решительно произносит: «Ну, теперь ты мой». И пронзительно зовет свою спутницу, застрявшую в клозете. Путешественник оставил свои попытки: карта сокровищ улетела за постоялый двор «Эль Чато», а то и дальше. Тогда путешественник, словно не придавая значения случившемуся, — потому что изображенная на карте местность глубоко врезалась в его исступленную память, — тогда путешественник возвращается на прежнее место и садится в ожидании, пока откроются двери агентства. Одновременно из бара выходит Хинесито со своей спутницей и направляется прямехонько к нему, чтобы его припугнуть. Но по странному стечению обстоятельств, когда они были уже совсем близко, почти закрыв ему солнце, рядом остановился набитый солдатами автобус и открывает дверцы. «Не сейчас», — говорит Хинесито своей спутнице. Путешественник, приложив ладонь козырьком ко лбу и держа во рту только что скрученную сигарету, встает попросить огоньку. И просит его как раз у Хинесито. Тот отрицательно мотает головой и указывает на свою спутницу, которая открывает леопардовую сумочку и достает зажигалку. Такие зажигалки хорошо знакомы путешественнику по рекламе: «Ла Калереса, традиционное мадридское качество», это не случайность и не первопричина, малявка: «Ла Калереса» — это кафе, где работал путешественник. Помнишь, три кофе с молоком и майонез, живе-е-е-е, кубалибре с мармеладом, живе-е-е-е, и все в том же роде? Тут путешественнику вспоминается запах кофе и Рикина, похожая на бутылку кока-колы. Но это длится всего какое-то мгновение, потому что, когда путешественник возвращает зажигалку и прежде чем существо в парике успевает захлопнуть свою леопардовую сумочку, он видит револьвер, слишком большой, чтобы быть игрушечным, малявка. И снова звучит черное пианино, пророча ему недоброе. В этот момент горбун в синей рубашке отпирает дверь агентства и жестом, похожим на тот, каким официант приглашает пройти за свободный столик, показывает, что кассы открыты. И, не погасив сигареты, с перекошенным от страха лицом, терзаемый самыми ужасными подозрениями, путешественник в поисках укрытия заходит в помещение агентства. Мелодия черного пианино звучит так близко, что путешественнику кажется, будто она играет у него в ушах. Набежавшие солдаты угрожают сломать кассы, если продажа билетов не начнется немедленно. Шумное дыхание, запахи казарменной столовой. Вонь такая, что хоть штыком коли. Но суть в том, что горбатый начинает продавать билеты. И отпускает их столько, что путешественнику ничего не остается.