Лев и Александр Шаргородские - Дом с крышей в стиле рококо

На сорок седьмом году своих путешествий Лурия прибыл в городок, где‑то в Европе, но на краю с Азией, откуда, впрочем, в хорошую погоду виднелся и кусок Африки.

Городок был ничем непримечательный и Лурия уже было собрался покинуть его, как в местной харчевне повстречал старого еврея с зеленоватым лицом, в красном картузе, сюртуке и брюках в клеточку. В руках у него была скрипочка.

— Пан уже покидает наш штетл? — спросил еврей, будто они были давно знакомы.

— Вы клезмер? — Лурия не любил прямо отвечать на вопросы.

— Нет, шер мсье, просто иногда поигрываю.

— В харчевне?

— На крыше, либе герр, заберусь на какую‑нибудь крышу и играю.

— Почему не на земле?

— С крыши лучше виден наш мир, милостивый пан.

— Не трудно забираться в вашем возрасте? — еврею было лет семьдесят.

— Не так трудно забираться, как слезать, — ответил тот, — иногда меня снимает местная пожарная команда. Пожаров у нас почти нет — должны же они чем‑то заниматься. Так вы нас покидаете?

— А что смотреть в стольном граде? — поинтересовался Лурия.

— Меня зовут Шимен, — еврей приподнял картуз, — какие у вас красивые часы, либе герр, какой циферблат, какие стрелочки! Сразу видно, что они всегда показывают хорошее время… У меня никогда не было такого времени, у меня никогда не было таких часов… Как зовут уважаемого эффенди? Простите, что я вас по — разному называю — через наше местечко прошло столько армий, — через Шимена прошли немцы, турки, французы, кто только через меня не прошёл, сеньор…

— Лурия, — продолжил тот.

— Каро сеньор, — протянул старик, — вы знаете, что у вас разные глаза?

Один смеётся, другой плачет.

— Не замечал, — сказал Лурия.

— Это для равновесия, — успокоил Шимен, — и вот вы с вашим равновесием ничего не увидели в нашем местечке. Посмотрите на меня левым глазом. Что вы видите?

— Еврея с нечесанной бородой.

— Теперь правым.

— Евремя с нечесаной бородой.

— Не понимаю, — вздохнул Шимен, — зачем Б — г дал вам два разных глаза, если вы ими видите одно и то же. Ну, хорошо, и сколько лет этому еврею?

— Левым глазом 75, правым — чуть меньше.

— Это потому, что он веселее. Так вот, смотрите на меня правым глазом, смотрите левым — мне 311 лет! — Шимен оправил бороду.

— И сколько из них вы сумасшедший? — поинтересовался Лурия.

— 35, — ответил еврей, — в 110 лет я принял себя за Мессию, но когда к нам пришёл другой мишуге, тоже Мессия — я выздоровел… Кого я только не помню, милостивый пан. Через меня проходил Наполеон — уставший, сумрачный, он что‑то съел и у него болел живот. В нужнике вон той хаты он отсидел часа полтора. Если б не желудок императора, мы бы уже давно жили во Франции. Он бы захватил эту землю, и тут была бы какая‑нибудь Бургундия. Но разве можно выиграть войну с плохим желудком?! Когда всё время тянет в нужник? То же самое случилось с Францем — Иосифом, хотя он сидел совсем в другом нужнике, — вы видите хату на краю поля? И знаете, почему у императоров плохие желудки? Я вам скажу — надо питаться дома. А они вечно в походах. Если б они сидели дома и кушали домашнюю пищу, у них бы были отменные желудки и впридачу не было бы войн. Кстати, я думаю, что и у вас плохой желудок, вы не ведёте войн, но вы много путешествуете. Вот вы были в Риме, вы излазили все холмы, и что есть в вашем Риме? Только не перечисляйте мне форум, и Колизей, и бани. Кладбище там есть?

— Есть, — сказал Лурия.

— А Вена? Зачем вы рыскали по Вене, что там есть в вашей Вене?

— Дунай есть, — начал Лурия, — Опера…

— Я вас спрашиваю — кладбище есть?

— Д — да…

— Ну, вот видите! И в Рио есть, и в Иерусалиме, и в какой‑нибудь Качабамбе! Всюду есть! А у нас — нету! И вы хотели уехать из такого удивительного штетела!

— Почему у вас нет кладбища? — спросил Лурия, — и что в этом интересного?

— Любой город, шер мсье, интересен тем, чего в нём нету! А не тем, что есть. У нас нет кладбища, милостивый пане, потому что у нас никто не умирает.

— Поздравляю, — скзал Лурия, — я слышал только об одном вечном жиде.

— Халоймес, — бросил Шимен, — у нас в штетеле 948 вечных жидов и примерно столько же вечных жидовок. Вот, взгляните на трактирщика, у него три рака. Он похож на умирающего? Как огурчик, не правда ли? Первый рак у него уже 170 лет. Спросите, как он себя чувствует. Да не стесняйтесь… Эй, Рубинчик, тебе тут хотят задать вопрос.

— Как вы себя чувствуете? — выдавил Лурия.

— Как бык, — рявкнул тот, — вам бы так себя чувствовать.

Лурия вздрогнул.

— Сколько, вы думаете, болезней у меня? — спросил Шимен, — я имею в виду смертельных? Четырнадцать!!! Перечислить?

— Сколько отсюда до вокзала? — поинтересовался Лурия.

— Четырнадцать смертельных, — продолжил старик, — и никакой надежды сыграть в ящик! Вместо того, чтобы торопиться на поезд, милостивый пан, вы бы поинтересовались, почему у нас не умирают.

— П — почему у вас не умирают? — поинтересовался Лурия.

— Приятно, что вы проявляете живой интерес, — заметил Шимен, — так вот — у нас не умирают, потому что среди нас живет и работает Янкл Дудл!

— Он — волшебник? — спросил Лурия.

— Почему? Гробовщик.

— Мсье Шимен, — сказал Лурия, — какого черта он делает гробы, если никто не умирает?!

— Вы были почти во всех странах, — Шимен вздохнул, — вы прочитали почти все книги и у вас разные глаза — но мудрым вы не стали. Потому‑то никто и не умирает, милостивый пан, что Янкл Дудл строгает гробы. Янкл Дудл, каро сеньор, неудачник. Но не простой неудачник, не какой‑нибудь там рядовой неудачник, как Хаим Разумный или Нахум Породистый — Янкл Дудл король неудачников, если хотите — царь, если желаете — Наполеон неудачников, когда у него хорошо работал желудок.

Вся жизнь Янкеля была одна неудача.

Если он продавал шляпы от солнца — в пустыне начинались дожди.

Если начинал торговать вином — все принимались пить кофе.

Если продавал кофе — изобретали пиво.

Если был пожар в Александрии, сгорал только его дом, на Украине, за три тысячи вёрст.

Если было землетрясение в Японии — разваливалась только его хата.

И если случалось наводнение на Брахмапутре — заливало только его.

Всё это надоело ему, и он решил наложить на себя руки — пойти и утопиться. Там, где он жил, текла неплохая река, и он знал в ней симпатичный омут. В реке этой ежегодно тонуло несколько десятков совсем и не мечтавших утонуть, а Янкл мечтал и к тому же не умел плавать.

И вот он вошёл в реку и двинулся к омуту, и когда уже произнёс “Шма, Исраэль” и приготовился нырнуть — вы можете мне не верить — волны расступились пред ним, как перед Моисеем, когда он вёл нас из Египта.