Екатерина Асмус - Избыток подсознания

Толпа серых с винтовками схлынула, как легкая волна. Грузовик с солдатней, набитой в кузов, вынесся из крепости. А генерал, в парадной белой форме с аксельбантами, остался лежать, словно тряпичная кукла, с вывернутой неестественно шеей, и — будто бы вылили сверху банку красного брусничного варенья — алые пятна на белом мундире растекаются, шевелят щупальцами, как медузы в море…

Нюточка на море была недавно и боялась там с медузами играть, — они такие же скользкие, как желе, но вовсе даже не красные, а просвечивают. Вздохнув, поковыряла пальчиком краску на большой дубовой оконной раме, покрутила латунный шпингалет. Затем опустила белую кружевную занавеску затейливого плетения. Пойти бы спросить у мамы, зачем на генерала банку варенья вылили, а — боязно, потому что приказано из детской не выходить и в окна не выглядывать. Но ведь скуууучнооо! Взрослые в последние дни говорят полушепотом и из дома — ни ногой. Потому что какая-то «леворюция». Так вроде бы. Нянечке Корине строго наказано: малышку из дома не выпускать. И вот грусти тут в одиночестве. Куклы хоть и нарядные, но надоели и вовсе глупые. А мебель в кукольном доме уже десять раз переставлена! Уютную детскую свою Нюточка любила. Но уже давно в гости никто не приходит, а одной играть — неинтересно. Спросить бы, когда же кончится она, эта «леворюция»! В прошлом году у малышей — кузенов Томиных — была корь. Их тоже никуда не отпускали, и к ним нельзя было. Целый месяц! Но потом зато устроили чудеснейший детский праздник ко дню ангела старшего братца Иленьки! В большом особняке на Фонтанке, в зимнем саду, была устроена настоящая Африка! Пальмы с бананами, ананасы, апельсиновые деревья в кадках и море невиданных цветов. А как пахли! Детям разрешили самим срывать плоды с деревьев! Потом играли в прятки. А потом было представление с настоящими артистами! Нюточке они очень понравились, особенно когда девочка, примерно ее возраста, танцевала танец ангела. Беленькая, хрупкая, вся в кисее словно ангелочек с рождественской елки!

На сладкое вынесли торт, высотой ровно с младшего Мишеньку Томина, а маменька тогда все бледнела да покашливала, а потом так посмотрела на папеньку, что тот покраснел…

А потом, дома, Нюта подслушала, что маменька плакала и сетовала, что за графа Томина замуж не вышла, — думала, папенька богаче будет.

«Так вот, — раздумывала Нюта, сидя одна в детской, — вот когда пройдет „леворюция“, то, может быть, папа тоже устроит детский бал, и…» Но помечтать не успелось. За дверью послышались взволнованные родительские голоса. И очень хотелось подслушать. Все знают, что это нехорошо, но уже не раз Нюточка убеждалась, что иначе все самое важное и интересное пропустишь. Дождавшись, когда голоса удалятся, Нюта решилась на отчаянный шаг. Тихонечко приотворив дверь в коридор, она прокралась к дверям маменькиного будуара и затаилась в складках тяжелого бархатного занавеса с кистями и бомбошками, украшавшего дверной проем.

— Боже! — срывающийся от слез и тихой истерики голос маменьки. — Что же теперь с нами будет? Мы же все погибнем!

— ТТТтттттт! (Это уже папенька.) Тише. Леленька, родная, доверься мне, я найду выход…

— Выход! Разве ты можешь найти выход!.. Генерал Мертенс до дверей не успел дойти, как они набросились на него и разорвали в клочья. А потом вошли в дом и расстреляли всех, даже малышей! И вынесли из дома все ценное имущество, даже ордена, пожалованные генералу за заслуги!

— Послушай, Лелюшка, — голос папеньки дрожит, — послушай, я пытался связаться с моей тетей, в Варшаве, она могла бы укрыть нас, но письма не доходят…

— Ну, хватит! — маменька уже не плачет, она сердится. — Хватит. Я знаю, что ты неспособен принимать решения! Год назад нужно было уехать, ты должен был догадаться…

— Анеточка! Идите молоко пить!

От неожиданности Нюта вздрагивает — это голос нянечки, ой, сейчас не поздоровится, если только быстро-быстро не добежать до столовой. На цыпочках, стараясь быть абсолютно бесшумной, Нюта мышкой шмыгает во второй коридор и там, уже приосанившись и чуть отдышавшись, отвечает: «Я иду, Кориночка».

Муська, по прозвищу «худая», старательно копалась в мусорной куче. Старая, потрепанная алкоголичка, она получила свою кличку за исключительную худобу, присущую зачастую сильно пьющим людям. Ее усохшее, желтое, длинное тело казалось совсем износившимся, мятым, а лицо — будто пожеванным. Однако, несмотря на преклонный возраст и удручающе порочный образ жизни, Муська была еще крепка и вполне самостоятельна. Во всяком случае, ежедневный обход помоек она не пропускала. Ну разве что дружки приносили водки на несколько дней, и тогда она устраивала себе запойные «выходные». Муська держала «хату». То есть пускала дружков на постой на занимаемую ею, по закону, жилплощадь. За еду, за выпивку, а иной раз и за некоторые иные услуги. В огромной захламленной коммуналке, кои никогда не выведутся в Петрограде, как его ни назови, около черного входа располагались ее апартаменты, общей площадью 16 квадратных метров. Поскольку имущество Муську не обременяло — давным-давно все было пропито — места собутыльникам хватало. Тут стоял в прошлом белый, а нынче невразумительного цвета пластиковый стол, покрытый стародавней газетой, четыре колченогих стула, с сиденьями до того грязными, что садившийся прилипал к обивке, а на полу валялись клочковатые матрасы, на которых всегда кто-то спал, завернувшись в нечто, смахивавшее на бывший настенный коврик.