Николай Дежнёв - В концертном исполнении

«Красиво излагает, собака, — подумал Сергей Сергеевич застрявшим в голове штампом. — Ум аналитический. И как ловко перешел к единой теории поля! Сразу чувствуется — крупного калибра ученый. Странно только, что ходит в ватнике и на ногах опорки. А… — догадался Сергей Сергеевич, — так это ж он наше прогнившее общество эпатирует… Бьет обывателя своей экстравагантностью. Только все равно — тельняшку я бы постирал». Телятников почему-то потянулся за сигаретами, прикурил от поднесенной Шепетухой спички, заперхал, ловя открытым ртом воздух. Глаза его полезли на лоб, он инстинктивно потянулся за услужливо налитым портвейном, долго пил его маленькими глоточками. Неожиданно близко, отражением в самоваре, он увидел лицо перегнувшегося к нему через стол Шепетухи, его блудливые, подгулявшие глаза и большие, по-африкански вывернутые губы.

— Серега! Слышь, Серега? — горячо зашептал профессор, обдавая Сергея Сергеевича запахом лука и дешевого табака. — А статейка-то твоя о многом мне порассказала! Амбициозен ты, черт, жаден до славы! Это хорошо! Это правильно! Кругом одни блатные да бездари. Только и слышишь: этот получил академика, другой стал профессором… А ты с твоим интеллектом прозябаешь! Душа горит, Серега, видеть этого не могу! — От возмущения Шепетуха хрястнул маленьким кулачишком о край тарелки так, что Сергей Сергеевич оказался весь, как селедка, в соусе. — Серость процветает в науке — и приспособленчество! — продолжал государственный лауреат, заботливо снимая со лба Телятникова кружочки тонко порезанного репчатого лука.

— Спасибо, — сказал доцент и зычно икнул.

— Не благодари. Пока не за что! Но мы им покажем, дай мне только вернуться из Гондураса! Ты, Серега, промеж них Колосс Родосский!

— Ну, Семен, ну не надо… — засмущался Телятников. — Есть и среди академиков умные люди. Человека два или три. Да и статейку мою напечатали в журнальчике для юных идиотов…

— Вот я и говорю, что зажимают таланты на Руси! Но ты, Серега, свое достоинство блюди! — В порыве благородного гнева Шепетуха привстал, схватил бутылку, как если бы она была с зажигательной смесью и ему предстояло бросить ее в президиум Большого ученого совета. — Самое главное в науке — не умалять собственных достижений, — продолжал профессор уже более мирно. — В академики выбирают исключительно по количеству загубленных талантов…

Покачиваясь и прикусив от усердия кончик языка, лауреат государственных премий разлил остатки портвейна, проникновенно посмотрел в глаза Телятникову.

— Гадом буду, век свободы не видать, а я тебе, Серега, помогу!

Он пальчиком поманил к себе доцента. С сожалением расставаясь со спинкой кресла, Телятников подался вперед, навалился грудью на мрамор столешницы. Прямо на него смотрели бесцветные, обведенные красным ободком глаза директора центра и лауреата.

«Я пьян как сапожник», — сказал сам себе Телятников, но не почувствовал при этом ни смущения, ни угрызений совести, а только приятную легкость и никогда им дотоле не изведанную свободу.

— Я сделал великое открытие! — шепотом драматического злодея произнес Шепетуха и воровато оглянулся по сторонам. — Великое! И я тебе его подарю!

— А вот этого не надо. — Телятников поводил пальцем перед носом Шепетухи. — Я в этой жизни всего добился сам.

Сергею Сергеевичу понравилось, и он решил повторить упражнение с собственным пальцем и чужим носом, но на этот раз получилось плохо, и он едва не потерял равновесие в поехавшем куда-то в сторону кресле. Тем не менее Телятников продолжал:

— Ты, Семен, скотина, если смеешь мне такое предлагать…

От умственных и физических усилий у Сергея Сергеевича выступил на лбу пот, и он утер его вместе с остатками селедочного соуса.

— Ша! Не бузи! — прервал его профессор, ставя зарвавшегося доцента на место. — Во-первых, воруют все, а значит, это уже не воровство, а модус вивенди! Во-вторых, любое открытие сродни откровению и чаще всего приходит не тому, кто его заслужил! Ты, может быть, всю жизнь трудился, а я принял на ночь стакан — мне спьяну и приснилось! Это как прикуп в преферансе — не тому пришел! Я ведь как твою статейку прочитал, так сразу и понял, что в небесной канцелярии ошибка вышла — твой сон мне послали! Понял?

— Понял, — мотнул головой Телятников. — Излагай!

— А ты уравнения Максвелла помнишь? — с профессорским прищуром и издевкой в голосе спросил Шепетуха.

— Спрашиваешь! — доцент встрепенулся, как боевой конь, заслышавший сигнал трубы. — У меня это коронный вопрос, от него студенты на экзамене пачками отпадают. Хочешь, в дифференциальной форме?

— Валяй! — милостиво согласился Шепетуха, пододвинув Телятникову линованный бланк счета и саркастически наблюдая, как тот со старанием выводит на нем какие-то загогулины. — Я ведь самоучка, — продолжал он, и в голосе его неожиданно прозвучали жалоба на судьбу и едва скрываемая зависть, — академиев не кончал, все своим трудом. Долбил, долбил, как дятел, вот и выбился в профессора!..

— Все! — Сергей Сергеевич отодвинул от себя исписанный листок счета. — Ротор вектора напряженности электрического поля, — начал он по-школярски заученно, — равен частной производной по времени…

— Достаточно! — прервал его тоном экзаменатора Шепетуха. — Только почему это производная у тебя не государственная, а частная? Что, дельцам теневого бизнеса математику продаешь? Да нет, меня не бойся, я тебя не заложу, но с другими, Серега, поосторожнее, держи язык за зубами! Время плохое, сам не заметишь, как загремишь под фанфары! А срок мотать…

Профессор посмотрел на слушавшего его с открытым ртом Телятникова, почесал под тельняшкой впалую грудь.

— Ну да ладно, жизни ты не знаешь, и на пальцах тебе ее не объяснить! Лучше слушай сюда! Помнишь, я про всякие там симметрии загибал? Так вот, в этих твоих писульках, — Шепетуха показал на бумажку счета, — ее, симметрии, как раз и не хватает!

Телятников кивнул, демонстрируя понятливость. Скорее всего, божественный дар речи был им к этому времени уже утерян. Звериная тоска охватила Сергея Сергеевича. Он вдруг увидел себя со стороны лежащим грудью на столе, бессмысленно пьяного в разгар яркого и веселого майского дня. Взгляд на себя со стороны редко когда доставляет человеку удовольствие, и уж тем более он труднопереносим, стоит несчастному расслабиться и приобщиться к утехам бренной жизни.

— Сем, а Сем, давай понемногу для свежести ума, — предложил вдруг Сергей Сергеевич, сам несказанно удивленный своей способностью составлять слова во фразы. Выпили без тостов, коротко, по-деловому, после чего профессор приступил к объяснению:

— Вот тут, между этими двумя закорючками, — он ткнул пальцем в одну из формул, — надо вводить зависимость от времени! Так будет и красивше, и вообще…