Кадзуо Исигуро - Безутешные

– Да. Да, думаю, прием был неплохой.

– Что ж, поздравляю. Такая награда за упорный труд должна быть приятна.

– Да, наверное.

Мы пошли бок о бок через темноту. Дневной свет с потолка не помогал, а, скорее, наоборот, мешал ориентироваться, однако Штефан двигался уверенно.

– Знаете, мистер Райдер, – сказал он, помедлив, – я очень вам благодарен. Вы меня замечательно ободряли. Но, честно говоря, сегодня я не блеснул. Во всяком случае, по своим собственным стандартам. Конечно, слушатели горячо аплодировали, но это потому, что они не ожидали ничего особенного. Но по-настоящему я сам знаю: мне еще много придется работать. Родители правы.

– Ваши родители? Боже милостивый, да не стоит на них оглядываться.

– Нет-нет, мистер Райдер, вы не понимаете. Видите ли, у них самые высокие стандарты. Сегодняшние слушатели были очень добры, но они не особенно разбираются. Они обнаруживают, что местный молодой человек достиг определенного уровня, и приходят в восторг. Но мне бы хотелось, чтобы меня оценивали высшей меркой. И я знаю, родители хотят того же. Мистер Райдер, я принял решение. Я уезжаю. Мне нужно расти, учиться у кого-нибудь вроде Любеткина или Перуцци. Я понял, что здесь, в этом городе, никогда не достигну желаемого уровня. Смотрите, какой овацией они встретили вполне ординарное исполнение «Стеклянных страстей». Это открыло мне глаза. Прежде я не понимал, но теперь думаю, что меня можно назвать большой рыбой в маленьком пруду. Необходимо ненадолго уехать. Выяснить, на что я действительно способен.

Мы продолжали идти, наши шаги гулко отдавались в зале. Я произнес:

– Возможно, это мудрое решение. Собственно, я уверен, что вы правы. Большой город, амбициозные планы – все это пойдет вам на пользу. Нужно только серьезно подойти к выбору наставника. Если хотите, я об этом подумаю и посмотрю, нельзя ли что-нибудь устроить.

– Мистер Райдер, если вы это сделаете, я буду вам благодарен по гроб жизни. Да, мне нужно узнать, на что я способен. В один прекрасный день я вернусь и покажу им, что такое настоящее исполнение «Стеклянных страстей». – Штефан усмехнулся, но совсем невесело.

– Вы талантливый молодой человек. У вас все впереди. Вам, в самом деле, надо бы держаться веселее.

– Наверное. Я немного растерялся. До сегодняшнего дня я не представлял себе, какой гигантский подъем мне нужно одолеть. Вы посмеетесь, но, признаюсь, я было решил сегодня, что у меня все на мази. Вот что значит жить в таком городке, как этот. Мыслишь мелкими масштабами. Да, мне казалось, я уже все превзошел! Видите, каким я был чудаком. Родители совершенно правы. Мне еще многому нужно учиться.

– Ваши родители? Послушайте, мой совет – пока забыть о них вовсе. Если мне дозволено так выразиться, я просто не понимаю, как они могут…

– Ага, пришли. Сюда. – Мы остановились перед каким-то проемом, и Штефан стал раздергивать занавески, которые закрывали проход. – Нам сюда.

– Простите, а что там?

– Оранжерея. Да вы, может быть, о ней не слышали? Она очень знаменита. Ее построили на сто лет позднее самого зала, но теперь она почти не уступает ему в известности. Именно сюда все удалились для завтрака.

Мы очутились в коридоре, по одну сторону которого тянулся длинный ряд окон. Через ближайшие из них я видел голубое утреннее небо.

– Кстати, – проговорил я, когда мы продолжили путь. – Я хотел узнать о мистере Бродском. Об его состоянии. Он… он скончался?

– Мистер Бродский? Нет, с ним все будет в порядке, я уверен. Его куда-то унесли. Собственно, я слышал, что его взяли в клинику святого Николая.

– В клинику святого Николая?

– Место, где принимают неимущих. Только что в оранжерее народ судачил об этом, говорили, с его болезнью туда самая дорога. Честно сказать, меня это несколько вывело из себя. Признаюсь вам по секрету, мистер Райдер, это и подтолкнуло меня к решению. Я имею в виду свой отъезд. Я считаю, что сегодняшнее выступление мистера Бродского далеко превосходит все, что я за долгое время слышал в этом зале. За все свои сознательные годы. Но вы видели, что случилось. Они не хотели настоящего искусства, оно их испугало. Оно далеко превосходит их запросы. Когда он свалился, они почувствовали облегчение. Теперь им стало ясно, что они хотят другого искусства. Без крайностей.

– Не столь уж отличающегося от мистера Кристоффа.

Штефан задумался.

– Почти что. Чуточку отличающегося. Новое имя по крайней мере. Они уже знают, что мистер Кристофф не совсем то, что нужно. Они хотят чего-то получше. Но… не такого .

Я видел теперь через окна обширное пространство лужайки и солнце, восходящее над далеким рядом деревьев.

– Как вы думаете, что будет с мистером Бродским? – спросил я.

– С мистером Бродским? Он вернется к той роли, которую играл здесь всегда. Закончит свои дни в положении городского пьяницы, наверно. Много выше ему подняться не позволят, после сегодняшнего. Как я сказал, его отправили в больницу святого Николая. Я вырос здесь, мистер Райдер, и по-прежнему многое люблю в этом городе. Но сейчас мне не терпится уехать.

– Может, мне попытаться сказать что-нибудь толпе в оранжерее? Несколько слов в защиту мистера Бродского. Открыть им глаза.

Несколько шагов Штефан прошел молча, обдумывая мое предложение, потом покачал головой:

– Не стоит, мистер Райдер.

– Но я должен сказать, что происходящее нравится мне не больше, чем вам. Кто знает? Моя речь…

– Не думаю, мистер Райдер. Они сейчас не послушают даже вас. После этого выступления. Мистер Бродский воскресил в памяти все, чего они боятся. Кроме того, в оранжерее нет микрофона, нет даже возвышения, откуда вы могли бы сказать речь. Вам не перекричать весь этот шум. Помещение большое, ненамного меньше самого концертного зала. От угла до угла приблизительно… да, если строго придерживаться диагонали, отодвинув со своего пути столики с гостями, то даже и в этом случае меньше пятидесяти метров не насчитаешь. Так что пространство не маленькое. На вашем месте, мистер Райдер, я бы расслабился и взялся за завтрак. В конце концов, вам нужно помнить о Хельсинки.

Оранжерея в самом деле представляла собой громадное помещение, залитое в этот час утренним солнцем. Повсюду шла оживленная болтовня; часть гостей сидели за столиками, другие стояли, собравшись в небольшие группы. Одни пили кофе и фруктовый сок, другие поглощали еду из тарелок или мисок. Пробираясь через толпу, я уловил по очереди запахи свежих булочек, рыбных котлет, бекона. Вокруг сновали официанты с тарелками и кофейниками. Повсюду слышались восторженные приветствия. Меня поразила атмосфера единения, которая, кажется, здесь царила. А ведь эти люди постоянно виделись друг с другом. Ясно было, что недавние впечатления заставили их совершенно по-новому взглянуть на самих себя и свое сообщество, и в результате – какова бы ни была причина – всех охватило ощущение праздника.