Эльмира Нетесова - Колымское эхо

А тут, словно насмех, перед глазами Аслан встал. Глаза черные, бархатные, улыбчивые.

— Этот бы нашел слова для утешения, еще и порадовался. Пожелал бы всяческих удач и сказал:

— Скоро бабкой с дедом станем. Жаль, что волчьими. Эти потомство быстро наваляют.

Аслан улыбается, тянет руки, куда-то зовет, что-то спрашивает, она силится ответить ему, но никак не может.

— Все вы одинаковые кобели. Человек или волк, разницы почти нет,— думает баба. И вспо­минает, что давно уже написала ответ Аслану, а тот ни слова.

— Может, не о чем писать, а может, женил­ся. Хотя к письму не придраться. Сухое, без всяких намеков, ни единого теплого слова. Сооб­щила, что в могильнике все в порядке, прихожу туда каждую неделю. Отнесла сухофруктов. Но все лежат, как были, нетронутые. Даже вок­руг могильника подмела. Теперь там все чисто и аккуратно. Хоть сам приезжай, проверь, мне стыдно не будет.

— Да, ну если этот приедет, не отстанет. Опять начнет за собою звать. Хотя, а что тут особого? Он вполне приличный человек. Не рябой, не горбатый, рост хороший. А плечи ка­кие. Залюбуешься. Талия узкая. Все как поло­жено, ничего лишнего. Весь, будто выточен. На­верно за ним на родине бабы гоняются очере­дями. Посмотреть одни глаза! Красивый мужик. Что еще нужно. И вежливый, и ласковый, обхо­дительный такой, грубого слова никогда не ска­зал. Все только смотрел на меня в упор. Но как он будет в жизни. Ведь все кавказцы — народ вспыльчивый, чуть что не по нем сразу дружба врозь и я опять на Колыму. Уже опозоренная! Зачем мне это все нужно. Лучше жить одной, как есть.

— Но как он говорил, что без меня у него нет жизни. Такого я еще никогда не слыхала. Хоть объяснения доводилось слышать часто.

Сколько их называли любимою, но не вери­лось, не загоралось в ответ сердце, не полыха­ло костром. А тут, себе не поверь, еле сдержа­ла себя. Хотелось обвить шею руками накреп­ко. Да боялась, как воспримет. Скажет потом, что на шею брошкой сама повисла. Он мужик, ему поверят.

— А какие у него большие и теплые руки. Они у него никогда не мерзнут даже на Колыме. Значит, и сердце у него чистое, горячее.

— Эх-х, прижаться бы к нему. Обнять могу­чие плечи. Прижаться бы головой, ни о чем не думая, зная, что этот твой друг навсегда, до самого конца жизни, с каким везде будет хоро­шо: и на севере, и на юге.

Варька вытирает мокрое лицо:

— Мечтательница! Такою и осталась,— сме­ется сама над собой. Выглянула в окно. Нет, Сул­тана не порвали. Он, кажется, облюбовал себе новую волчицу и ухаживает за нею словно моло­дой повеса. Та охотно принимает его знаки вни­мания, но сама держится настороже. Стая уже перестала обращать внимание на Султана. У каж­дого волка свои заботы. Надо накормить волчиц. Без того ночь будет холодной и неласковой.

Варя мечется по дому, управляется с какими- то делами. Их много. Но надо успеть. И вдруг слышит стук.

— Игорь Павлович! А я думала вы уже дома!

— Машин в мою сторону нет. Совсем заду­бел, ожидая. Мороз очертенный, ни ветерка, ка­жется, вот-вот сосулькой станешь. Даже вороны на лету дохнут. Перед самыми ногами упала.

— Ой, это плохая примета,— поджала губы и спросила:

— А вы чего решили вернуться?

— Народ там грубый, злой. Как будто все с цепи сорвались. Даже поговорить не удалось. Случается же невезение.

— Кого-нибудь из знакомых увидели? — спросила Варя.

— Увидел, лучше бы не встречал. Он, как с цепи сорвался. Во всех бедах одного меня обвинил. Кучу проклятий насовал во все карма­ны. С другими говорить не захотелось. У него отца расстреляли. У других семей не стало. Разве я в том виноват? А чтобы он на моем месте сделал бы? Говорит, лучше бы застре­лился. И что доказал бы, чудак? На это место всегда хватало желающих.

— Игорь Павлович, один ругает, другие хва­лят, жизнь как радуга, надо спокойнее к ней от­носиться,— ответила женщина и сказала:

— Вот от меня Султан сбежал, в стаю, к вол­кам, в свою среду. Обидно, ведь порвать его могут. А что поделаю? Я привыкла, полюбила его. А он жил мечтой о них. Полное несовпаде­ние. Так и в человеческой жизни случается. Один любит, другой равнодушен.

— Девчонки нормально доехали? — перебил Бондарев.

— А что им сделается? Все в порядке. Теле­грамму прислали, благодарят за гостеприимство.

— Хорошие они, необычные.

— Жизнь у них такая, вся изломанная, изу­веченная, вот и приходилось держаться.

— А у меня таких друзей не было. Помню, пошел после курсов в прокуратуру, никто не от­советовал, не отговорил. Всем по фигу. А ведь целая судьба прошла мимо. Обидно это. Хотя я с детства особо не дружил с пацанами. Не по­лучалось, не клеилось что-то.

— Меня часто били кучей. Сам не знаю за что. Я будто притягивал чужие кулаки на себя. И даже стыдно сказать, когда сын просил меня научить драться, я не мог, не умел. А хотя это бывает нужно.

— Ты раздевайся, садись к столу. В ногах правды все равно нету. Да поешь, что имеется, чувствую, что голодный, как пес.

— И как все видишь? Меня и не собирались там кормить. Только кулаками, когда узнали фа­милию. Но я поспешил уйти. И больше туда не пойду. Там белые медведи людей едят. Но хуже зверей сами люди. Я и задерживаться у них не стал. Грубый, жесткий народ. Хорошо, что по­путка быстро нагнала. Как великому подарку был ей рад. Оттуда уехать, как с конца света сбе­жать. А они там годами...

— Игорь! Меня тоже никто не держит. Сама живу, не на привязи...

— То-то оно и удивительно. Волка, понятное дело, стая держала. А тебя? Мамкина могила. Но не будешь ты с ней до гроба бок о бок жить. Пора другую жизнь присматривать.

— Ладно, я, никчемный, старый мухомор. Ну, а Аслан чем плох?

— Мало я его знаю.

— Эх, Варька! Знаю людей, какие годами с девками встречались. Все у них нормально шло, а свадьбы так и не состоялось. Любили друг друга, да за руки плохо держались, вот и раскидало ветром в разные стороны. Как рас­стались, так и не видятся с тех пор. Смотри, чтоб у тебя такое не получилось.

— Аслан вспыльчивый!

— Ты не лучше!

— У него полно баб!

— Ты ни с кем не застала.

— Мы с ним разные.

— Много общего. Вы только присмотритесь, будто с одной капли воды взяты. И, главное, этот человек знает жизнь. Его есть за что лю­бить. Хватит перебирать, Варя. А то останешь­ся как старая волчица-девственница. Ни себе отрады, ни другому утехи. Иди, покуда берут. Может, этот последний предложился. Уйдет, и останешься бобылкой. Аслан все ж мужик. Хватит тебе на чертовой Колыме маяться. Беги, пока берут.

— Но ведь он чужой, мусульманин.

— Он никто. Это ты можешь сделать его хри­стианином. Поезжайте в любой другой город и будете счастливы.

— А как же мама? Одна останется.

— Она будет счастлива, когда у тебя будет семья.

— Игорь, а почему сам не заведешь бабу?