Валерий Примост - Жидяра

заторопился за мослом. У выхода в окружении нескольких офицеров бился в припадке Левашов. В уголке жались офицерские жены из бухгалтерии, и так уже бледные до тошноты после моргуновского харакири. В своей конуре заинтересованно припал к стеклу оперативный дежурный. А Левашов закручивал спираль все туже. Он так выкобе-нивался, так лупился головой об пол, так хрипел, что убедил бы даже Академию медицинских наук в полном составе. Пена, выступившая у него на губах, потрясла присутствующих окончательно. Миша бесцеремонно растолкал офицеров и принялся засовывать Левашову между зубов мословский штык-нож. Потом, попросив кого-то этот штык-нож подержать, он приволок кучу одноразовых шприцов и разнокалиберных ампул и сладострастно вколол Левашову успокоительное и обезболивающее. Левашов стих Он блаженно лежал на затоптанном линолеуме и не собирался открывать глаза. Игра была сыграна и сыграна превосходно — теперь можно было и передохнуть, — Чтоб сегодня же этот ублюдок лежал в госпитале! — железным голосом заявил энш.

— Есть, товарищ майор!

Миша, поднял очухавшегося Левашова, покорного, с безумными глазами, и повел его к себе.

Зрители медленно расходились. Миша завел Левашова в комнату, подмигнул ему, уложил на диван, а сам сел за стол писать сопроводительные документы.

— Через месяц будешь дома.

— Спасибо вам большое, товарищ сержант, — сказал Левашов. Глаза его по-прежнему были безумны. — Мои

мама и папа будут вам благодарны по гроб жизни, добавил он деревянным голосом.

— Вот и славно, — ответил Миша. — А теперь разрешаю лежать и молча думать о возвращении домой. О

родителях, девочках, водке и всем остальном. А речи о благодарности и прочей дребедени разрешаю не произно

сить: ты мне мешаешь бумаги оформлять. Понял, да? Левашов сцепил зубы и уставился в потолок. Время близилось к обеду. Прошел час. Миша дописал, откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Он устал…

…В карауле по губе стоял отдельный зенитно-ракетный дивизион. "ПВО, — вспомнил Миша слышанную от кого-то шутку. — Сами не летают и другим не дают". Начкар — дохлый белобрысый старлей — вел его по коридору губы. Мимо красных железных дверей с дырками-глазками, мимо румяного часового с АКС, мимо крохотной столовой, откуда разило какой-то мерзостью. В самом конце коридора, рядом с широкой железной дверью с глазком и большой цифрой "7" начкар остановился и загремел ключами. Он долго, матерясь под нос, возился с замком, потом, поднатужась, отодвинул засов и с ржавым металлическим скрипом приотворил дверь. — Заходи. Миша зашел, дверь сзади с нехорошим лязгом захлопнулась. В слабом красноватом свете Миша огляделся. Камера для рядового состава представляла собой квадратный ящик без окон четыре на четыре метра и высотой метра три, с цементными стенами "медвежья шкура", красной лампочкой над входом, ведром с водой и кружкой на табурете и парашей в углу. Арестантов было человек десять, Миша не успел как следует разглядеть их, как уже один из них подошел к нему.

— За что сел?

— Самовольное оставление наряда, — ответил Миша.

— В бега, что ль, ударился?

— Нет.

— Что за часть?

— Танковый полк.

Арестант повернулся, словно показывая, что разговор окончен, и уселся под стеной. Миша тоже опустился на пол, скрестил ноги и принялся разглядывать арестантов.

— Сколько отслужил? — внезапно спросил кто-то.

Мишу неприятно насторожил азиатский акцент.

— Какая разница? — спросил он.

— Разница-разница — одна дает, а другая дразнится! -

презрительно ответил азиат. Все молчали. — Сюда иди.

"Вот урод!" — подумал Миша. Его разбирало зло.

— Сам иди, — нейтрально ответил он, потому что не

знал реакции остальных арестантов и боялся ее.

От противоположной стены поднялся арестант, неторопливо подошел к Мише и пнул его сапогом. Миша резко встал, получил короткий удар под дых, но не делая пауз, не переводя попусту запала, въехал азиату между глаз. Тот яростно взвизгнул и нанес несколько ударов. Кровь бросилась Мише в голову, он в три удара завалил азиата и принялся жестоко пинать его ногами. Все повскакивали с мест и принялись оттаскивать Мишу.

— Хватит, хватит, зема, уймись, прошептал кто-то ему в ухо. — И, главное, не шуми: караул услышит — у нас будет много неприятностей. Миша позволил усадить себя под стену. В камере снова все затихло, только возле ведра с водой матерно шипел и булькал, приводя себя в порядок, азиат. К глазку снаружи приблизилось чье-то лицо, приклеилось, повисело и снова отклеилось.

— Видел? — прошептал Мише сосед. — Часовой палит. Миша кивнул, потом посмотрел в сторону азиата. — А это что за урод?

— Да хрен его знает! Я с ним вместе не пил.

— Бурый. — Это еще не бурый. Но нас всех ненавидит — точно. У них, азиатов, всегда так бывает, когда ты либо слишком уж сильнее их, либо слишком слабее. Тогда они ненавидят тебя либо за твою силу, либо за твою слабость. Если между тобой и ими примерное равенство, они хорошо к тебе относятся, Почему это? — Миша был явно заинтересован. — Ну, потому что либо им не надо опасаться твоей силы, либо в них не будит дурных инстинктов твоя слабость, — губарь осторожно вытащил из углубления

стены бычок и подкурил. — Вот, скажем, в нашем батальоне мы очень даже неплохо с ними живем — они такие клевые, вроде, ребята, без западда, если нужно, то и выручат. Но это потому, что у нас равенство в силах. А было бы их меньше или больше, все, наверное, было бы по-другому.

Помолчали, Потом Миша спросил: — А что, караул стоит стремный, что вы все так

шугаетесь? — Да нет, этот караул еще ништячный, — ответил сосед. — Просто береженого Бог бережет, а небереженого… — он затянулся. — Вот если ДШБ заступит, тогда посмотришь на стремный караул, зема.

— А что будет?

Увидишь, зема. Кстати, — сосед встрепенулся. — Тебя как зовут? Миша.

— Ништяк. А меня — Серый, Из Красноярска.

— А я из Харькова,

Они пожали друг другу руки.

— Первый раз на губе?

— Да. А ты?

— Да уж со счета сбился, — ответил Серый. — В этот

присест уже двенадцатые сутки сижу.

— Сколько? — Миша посмотрел на него с уважением,

Серый равнодушно пожал плечами:

— Вот так как-то получилось. Долго ли умеючи?..

— А за что тебя?

Неуставняк… Да какая, в общем-то, разница, зема? Сижу и сижу.

Время близилось к ужину.

— Смена караула скоро, — сказал Серый.

Почти в ту же секунду из-за двери послышался многоногий топот сапог, голоса, звяканье штык-ножей на автоматных стволах. Заскрежетал замок, дверь со скрипом начала открываться. Все встали. В камеру вошли давешний дохяяк-пэвэошник и здоровенный лейтенант-десантник с пьяными глазами. В дверях остановилось двое мосластых, рослых — под два метра — парней в беретах и с коротенькими АК.СУ в руках.