Ольга Камаева - Eлка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы

— Москвич — мужик, похоже, вменяемый. Может, и обойдется. Я слышал, он…

Тут мужчин окликнули, они заторопились к машинам, и остальное я не услышала.

Но мне и это лишнее. В голове не укладывается. Ну почему, почему нельзя жить по-честному, по закону?! Почему неугомонные лапины — не норма, а исключение? Наверное, я никогда этого не пойму. Ирка подсмеивается: ты, барышня, за маминой спиной с книжками просидела. Их для удовольствия хорошо читать, а вздумаешь в эпоху демагогического капитализма по ним жить — быстро шею сломаешь.

Тогда зачем они, эти книжки? Неужели тысячи людей свой талант, горячую веру в справедливость, свое неравнодушие и саму жизнь — все это растратили впустую?! Нет, и никто меня не переубедит: настоящая книжка делает человека чище, лучше, порядочнее. Если он, конечно, умеет читать. Я не буквы имею в виду.

Люди уже лучше. Их просто надо воспитывать. Как в школе. Пусть постепенно, без рывков, восстаний и революций, но — постоянно. А в педагогике, как верно говорил наш Слава КПСС, есть один-единственный метод — собственный пример.

Потому первой по законам должна начать жить власть. Не только эти законы предлагать, разрабатывать, принимать, утверждать, дополнять, но и жить по ним. Разберись московский депутат тут же, на месте, со злосчастными участками, глядишь, и номенклатурная дама со своим ковриком когда-нибудь человеком стала бы.

Опять Ирку вспомнила. Она бы согласилась: конечно, стала. Но только если бы приказали, и деваться было б некуда. А ты, Ленка, дура, даже приказом неисправимая.

А я бы ей ответила: нет, не дура. Идеалистка.

Она: так это одно и то же…

23 февраля

Все-таки умницы у меня девчонки! Мы, конечно, с ними целую неделю втихушку сочиняли, репетировали, подарки чуть ли не за месяц заказывали, но оно того стоило: мальчишки были в шоке! И ведь никто из девчат не проболтался!

Поздравлять решили на истории, мой урок стоял вторым. Пришлось пожертвовать десять минут, но для хорошего дела не жалко. Тем более что потом никаких накладок: мальчишек мы договорились сегодня не спрашивать, а девчонки в прямом смысле подготовились и за себя, и за того парня.

Пока вручали подарки, несколько раз хохотали так, что я боялась, как бы не заявился кто из администрации. Дарили фотографии в образе «двадцать лет спустя». Фотошоп — великая вещь! Марина придумала.

Илюшка Смирнов — в мантии и магистерской шапочке — по нашей общей протекции стал великим ученым. Рубину девчонки хотели пристроить пузо и портфель с надписью «самый большой начальник». Пузо я не разрешила. Зачем портить праздник? А про начальника — никуда не денешься, мы на это обречены. Хохлов, понятно, весь ушел в мышцы. По-моему, ему пожертвовали тело Шварценеггера. Или Ван Дамма — кто ж их без головы разберет… Прагматичному Зайцеву напророчили собственный завод, Юре Морозову вручили палитру и мольберт. Неравноценно, конечно, но все остались довольны.

Интересно, через двадцать лет кто кем станет на самом деле?

24 февраля

Вчера после уроков открыла дисциплинарку — глазам не поверила. «Лажина устроила на уроке драку. Грубит учителю», — и подпись англичанки. Удивилась не насчет драки — наверное, опять начали обзывать, вот и не выдержала. Хотя в последнее время ее вроде не трогали. Я еще недавно себя похвалила: правильно сделала, что тогда, осенью, поговорила с Яковлевой.

Но чтобы грубить учителю… Может, в запале?

Не люблю, когда ругаются. Особенно девчонки. Иногда как завернут — хоть стой, хоть падай. Я поэтому и «Над пропастью во ржи» только раза с четвертого прочитала. Там все «гнусный» да «поганый». Глаз режет. Но когда дочитала, поняла, зачем это. Чтобы показать: все мы как ежики — прячем себя, свои слабости и часто больно колем, чтобы не укололи нас. И не видим друг друга настоящих. Иногда — всю жизнь.

Написала и удивилась. Получается, доброта, нежность, порядочность — это все слабости? Тогда сила в чем?

Смотря для кого. Для Рубина — в должности, для Хохлова — в кулаке, для Яковлевой — во власти.

А для меня?

Наверное, в уважении. Я бы не смогла жить, когда вслед одни проклятия. Может, мне проще, потому что женщина? Не нужно добывать, выбивать, урывать?

Ага, Сова — чудный тому пример! Ну просто тургеневская девушка!

Нет, Сова не в счет — она начальник, а начальники все мужского рода, даже если иногда по старой памяти надевают юбки. Что бы там Лиля ни говорила.

25 февраля

Ни к черту из меня педагог! Возишься с ними, носишься, а в итоге — все коту под хвост!

Сегодня начала насчет Лажиной разбираться — волосы дыбом встали! Оказывается, травить ее действительно перестали. Не без вмешательства Яковлевой, конечно, в этом я не ошиблась. Так она теперь тоже себе девочку для битья нашла! Я ее спрашиваю: как же так, ведь тебя саму унижали, забыла, как слезами умывалась? Молчит. Давлю на совесть, потом опять на жалость — молчит.

В сердцах не выдержала:

— Не надо было мне вмешиваться! Какая разница: сначала над тобой издевались, теперь ты над Куликовой. От перемены фамилии ничего не изменилось. Хотя нет: издевателей стало на одного больше. Ну что ты все молчишь?! — вспылила я.

Она подняла голову. В глазах — ни слез, ни раскаяния.

— Я больше не хочу быть слабой.

— А разве сильной можно быть только за счет других?

— А разве нет?

И ведь не дерзила, она действительно так думала! Я даже немного растерялась.

— Конечно, нет! Сила — в независимости от других. Понимаешь? Не-за-ви-си-мос-ти! — почти прокричала я. — В выборе, мнении, поступках — во всем! И плевать, что думают какие-то там… — Я попыталась найти подходящее слово, но, захлебнувшись в негодовании, так его и не нашла. Утопая, схватилась за спасительную соломинку и выдала нетленный постулат: — А независимость — это свобода!

А она только легонько пожала плечиком:

— Вот я и выбрала. Хочу как Яковлева… Чтобы с одного слова… Хочу и могу! — добавила гордо.

Будто ледяной водой окатила. Научила на свою голову! И плевала она теперь на то, что думает какая-то там училка.

Но!

В конце концов!

Тогда и мне наплевать!

Пусть делают, что хотят, и живут, как хотят!

Только предмет, только учебник!

И не слушать, не слышать, не ввязываться, не вмешиваться!

Я — свободна от них, они — от меня!

Все!

Ото всех!

Свободны!!!

27 февраля

Даже в школе заметили неладное. Но сбивчивый рассказ о моем педагогическом фиаско жалости не вызвал.

— Любишь ты по каждому пустяку заморачиваться, — разочарованно протянула Лиля, — я уж думала, твой Сережа какой крендец выкинул… Будь ты проще. Психуешь из-за всякой ерунды — и что толку? Только нервы гробишь. Всем свои мозги не вставишь, всех не перевоспитаешь — здоровья не хватит. Лажина эта на тебя наплевала, и ты на нее наплюй!