Петр Киле - Сказки Золотого века

Но довольно говорить о моей скучной особе, побеседуем о вас и о Москве. Мне передавали, что вы очень похорошели, и сказала это г-жа Углицкая; только в этом случае уверен я, что она не солгала: она слишком женщина для этого... Она мне также сообщила, что m-lle Barbe выходит замуж за г. Бахметева. Не знаю, верить ли ей, но, во всяком случае, я желаю m-lle Barbe жить в супружеском согласии до серебряной свадьбы и даже долее, если до тех пор она не разочаруется!.."

Но такое письмо, покажи его Сашенька Верещагина Вареньке, вряд ли могло расстроить предстоящий брак Николая Федоровича Бахметева, который еще не подозревал, в какую странную историю он впутывается, добиваясь руки девушки не от мира сего.

Между тем Елизавета Алексеевна собралась в деревню, объявив, что Мишеньке, молодому офицеру и светскому человеку, нужны деньги, много больше того, что ей присылал управляющий имением. Чтобы внук не остался один, она предложила Раевскому поселиться с ним. В праздники и выходные дни приходил домой и Шан-Гирей, поступивший в Артилерийское училище.

Раевский Святослав Афанасьевич, окончивший юридический факультет Московского университета в ту пору, когда Лермонтов учился в Университетском пансионе, крестник Елизаветы Алексеевны, стало быть, опекаемый ею, будучи на шесть лет старше ее внука, подружился с мальчиком, выказывающим склонность к музыке, живописи и поэзии. В Петербурге, где служил Раевский, они вновь встретились, и именно он, человек разносторонних интересов, хотя и чиновник Департамента военных поселений, сделался товарищем поэта, с которым он мог делиться своими замыслами, показывать первому свои стихи, обсуждать отдельные сцены и акты драмы "Маскарад", над которой он работал в это время, словно по окончании Школы гвардейских подпрапорщиков, вновь вступил на прежний путь интенсивного поэтического творчества, чему не очень мешали ни служба, не очень обременительная для офицеров привилегированных полков, ни рассеянье в свете, что отвечало его неугомонному характеру. "Маскарад" был задуман в духе комедии Грибоедова "Горе от ума", в свободных рифмованных стихах, но с страстями, как в драмах Шекспира или Шиллера.

Вошел Андрей, дядька и камердинер Лермонтова, ведший все его дела, распоряжавшийся его деньгами как бог на душу положит, разумеется, вне сферы Елизаветы Алексеевны, а теперь в ее отсутствие в доме, принес он письмо от бабушки из Москвы по пути в Тарханы. Лермонтов вскрыл письмо и вдруг изменился в лице, он побледнел и поднялся на ноги, Шан-Гирей испугался, - если бы письмо не от самой бабушки, можно было бы подумать о несчастье с нею.

- Мишель! - весь вскинулся Шан-Гирей.

Лермонтов, подавая ему письмо, сказал:

- Вот новость - прочти, - и вышел из комнаты.

Шан-Гирей уставился на бумагу.

- Ну, что там такое страшное? - спросил Андрей, снижая с беспокойством голос.

- Бабушка сообщает о предстоящей свадьбе Вареньки, то есть Варвары Александровны Лопухиной, и Николая Федоровича Бахметева.

- Это тот Бахметев, который богат?

- Да. Но он же старый! - Шан-Гирей оскорбился и за Лермонтова, и за Вареньку, что это она выкинула? Самое поэтическое создание на свете выходит замуж за господина Бахметева!

- Не такой уж старый, степенный барин.

- Свадьба назначена на 27 мая.

- А сегодня какое число? То же самое - 27, - с удивлением произнес Андрей Иванович.

- Где он? Ушел из дома? - Шан-Гирей понял, что прежняя страсть не исчезла, а лишь затаилась было, чтобы вновь вспыхнуть, когда непреодолимая преграда встала между прошлым и будущим, что он всегда лелеял и вопрошал.

Лермонтов задумался. Мог ли он предотвратить этот еще более нелепый брак, чем Алексиса и m-lle Сушковой? Если бы он был в Москве... Теперь все поздно. Но просто забыть он не мог, и впервые острая неприязнь к Вареньке Лопухиной охватила его душу: она поступила так же непоследовательно, как поступает всякая женщина. Нет, он не мог сказать ей, как Пушкин:

Но ведь это всего лишь пожелание того, что невозможно, того, чего уже не будет. От великого до смешного - один шаг. Что такое Бахметев?! Лермонтов расхохотался и собрался в Царское Село. Предстоял отъезд в лагеря, ученья, грязь, дожди, либо изнурительная жара и оводы, что, правда, он переносил легче и веселее кого-либо, даже таких баловней природы, как Монго-Столыпин, - но ныне все потеряло смысл, словно он лишился цели жизни.

Но лагеря сделали свое дело. Окрепший, отдохнувший, когда все вымотались, Лермонтов в августе по возвращении в Петербург завершил работу над драмой "Маскарад" и в нетерпении видеть ее на сцене с началом нового сезона отдал в цензурный комитет, то есть в канцелярию III отделения. И тут случилось самое неожиданное: запрет на постановку на сцене из-за слишком резко очерченных характеров и страстей, а поругание добродетели не приводит в конце к ее торжеству. Первая попытка обнародовать свое произведение закончилось запретом. Впервые он по-настоящему понял, что же его давило с первых проблесков его самосознания: несвобода, какую ощущает осужденный на казнь, несвобода человека, обреченного на грех и покаянье, несвобода бытия.

Лермонтов попросился в отпуск, мол, необходимо навестить бабушку в деревне, и его отпустили, и он помчался посреди зимы в Москву.

Лермонтов въехал в родную Москву, узнавая и не узнавая ее, - это он изменился, а с первопрестольной, запорошенной, как деревня, девственным снегом, ничего не случилось, - с раной в сердце и в душе. Он встрепенулся, ему хотелось воскликнуть слова приветствия, и на ум пришли строки из романа Пушкина "Евгений Онегин":

Остановившись в гостинице, чтобы не стеснять родственников и себя, ради свободы, - он ею упивался, выехавший впервые в отпуск, пусть краткосрочный, - Лермонтов прежде всего посетил Лопухиных, провел почти весь день то с Алексисом, то с Марией Александровной, вместо визитов к многочисленным тетушкам и кузинам, до которых однако дошли слухи о его приезде, и на ужин многие из них съехались.

Лермонтов был весел и говорлив, но болтал вздор, с точки зрения Марии Александровны, что было так на него не похоже.

- Хорошо, хорошо, - останавливала она его, возвращаясь к вопросу о стихах, которыми он баловал ее редко, и она ожидала, что он обрушит на нее целый ворох, как сноп душистых цветов.