Петр Киле - Сказки Золотого века

Из всех свидетельств несомненно одно: Лермонтов в ответ на слова одного из секундантов, мол, не станет же убивать наповал противника, ответил: "Стану я стрелять в такого дурака!", что, конечно, лишний раз задело Мартынова.

"Лермонтов остался неподвижен, - свидетельствует князь Васильчиков (это после команды "Сходись!"), и, взведя курок, поднял пистолет дулом вверх, заслоняясь рукой и локтем по всем правилам опытного дуэлиста. В эту минуту, и в последний раз, я взглянул на него и никогда не забуду того спокойного, почти веселого выражения, которое играло на лице поэта перед дулом пистолета, уже направленного на него. Мартынов быстрыми шагами подошел к барьеру и выстрелил. Лермонтов упал, как будто его скосило на месте...

Мы подбежали. В правом боку дымилась рана, в левом - сочилась кровь, пуля пробила сердце и легкие".

Здесь, видимо, все правда. Выстрелил Лермонтов на воздух или не хотел стрелять, Мартынов не стал мешкать и без страха, что будет сражен, выстрелил в упор. Это было похоже на убийство, чему секунданты не сумели помешать и что заставило их молчать, придумав версию для показаний.

Черная туча разразилась страшной грозой, и перекаты грома пронеслись над Кавказом.

Он упал на мокрую каменистую землю, как вдруг с громом и молнией просияло небо. "Это же, - догадка пронеслась в голове, - сон! Он уже снился мне".

Варвара Александровна сидела в беседке, глубоко задумавшись; внезапно глубокая грусть, как песня и томительная тоска, надвинулась на нее откуда-то, и она подумала: "Он погиб?!" и вздрогнула, словно увидела его мертвое тело с полураскрытыми, еще совсем живыми его, столь чудными глазами. Она ужаснулась видения, голова закружилась, и она упала в обмороке.

Как рассказывала впоследствии Эмилия Александровна, вышедшая замуж за Шан-Гирея, к ночи непогода утихла. "Вечер был чудный, тишина в воздухе необыкновенная, луна светила как день. Роковая весть быстро разнеслась по городу. Дуэль - неслыханная вещь в Пятигорске! Многие ходили смотреть на убитого поэта... Это хождение туда-сюда продолжалось до полуночи. Все говорили шепотом, точно боялись, чтобы их слова не раздались в воздухе и не разбудили бы поэта, спавшего уже непробудным сном. На бульваре и музыка два дня не играла.

На другой день, когда собрались все к панихиде, долго ждали священника... Наконец приехал отец Павел, но, увидев на дворе оркестр, тотчас повернул назад; музыку мгновенно отправили..." Священники отказывались совершить необходимый обряд, поскольку поэт убит на дуэли, но деньги сделали свое дело, зато они наложили запрет на торжественные, с военным оркестром, похороны. И все же похороны поэта происходили при стечении всего Пятигорска, где собрались в то лето до 1500 семейств со всей России. Присутствовали представители всех полков, в которых Лермонтов волею и неволею служил, - лейб-гвардии Гусарского, Нижегородского драгунского и Тенгинского пехотного. Народу было много, рассказывала Эмилия Александровна, и все шли за гробом в каком-то благоговейном молчании. "Это меня поражало: ведь не все же его знали и не все его любили! - наивно добавляет она. - Так было тихо, что только слышен был шорох сухой травы под ногами".

"Дамы забросали могилу цветами, - пишет Н.И.Лорер, - и многие из них плакали, а я и теперь еще помню выражение лица и светлую слезу Иды Пушкиной, когда она маленькой своей ручонкой кидала последнюю горсточку земли на прах любимого ею человека".

О смерти Лермонтова одним из первых в России узнал, видимо, Николай I. Рассказывают, со слов княгини М.В.Воронцовой, бывшей тогда еще замужем за родственником Лермонтова А.Г.Столыпиным, что государь по окончании литургии, войдя во внутренние покои кушать чай со своими, громко сказал: "Получено известие, что Лермонтов убит на поединке". - "Собаке - собачья смерть!" Сидевшая за чаем великая княгиня Мария Павловна (Веймарская, "жемчужина семьи")... вспыхнула и отнеслась к этим словам с горьким укором. Государь внял сестре своей (на десять лет его старше) и, вошедши назад в комнату перед церковью, где еще оставались бывшие у богослужения лица, сказал: "Господа, получено известие, что тот, кто мог заменить нам Пушкина, убит".

За чаем сидела, очевидно, и императрица. Какова была ее реакция на слова ее августейшего супруга о смерти поэта? В дневнике 7 августа 1841 года она записала: "Гром среди ясного неба. Почти целое утро с великой княгиней, стихотворения Лермонтова..."

Великая княгиня, или герцогиня Саксен-Веймарская, Мария Павловна, отплывая из России на пароходе "Богатырь", везла с собой две книги - "Стихотворения" и "Героя нашего времени". "Подарок, которым Вы меня удостоили - сочинения Лермонтова - сам по себе был для меня слишком дорог, чтобы я не могла не предпочесть в нашем путешествии это чтение всякому другому, - писала Мария Павловна императрице из Постдама 23 августа. - Из его стихотворений лучшими в сборнике я нахожу одно под названием "Тучи" и еще две пьесы..."

12 августа Николай I подписал "высочайший приказ" об исключении из списков офицеров умерших поручика Лермонтова и капитана Жерве (он умер от ран, полученных на Кавказе) и, верно, что-то говорил императрице, ибо она в тот же писала Софи Бобринской: "Вздох о Лермонтове, об его разбитой лире, которая обещала русской литературе стать ее выдающейся звездой.

Два вздоха о Жерве, о его слишком верном сердце, этом мужественном сердце, которое только с его смертью перестало биться для этой ветреной Зинаиды".

Такое впечатление, что Николай I преследовал с особенным постоянством всех, кто был чем-то симпатичен императрице.

Известие о гибели Лермонтова на дуэли отозвалось по всей России во всех сердцах, как смерть Пушкина, и, хотя выражалось сожаление, что он погиб в самом начале великого поприща, слава его установилась неоспоримая и непреходящая, вопреки клеветам его недругов и врагов.

Весть о смерти Лермонтова коснулась двух сердец в России совершенно особым образом. Мария Александровна Лопухина 18 сентября 1841 года писала в письме к кузине поэта Сашеньке Верещагиной-Хюгель: "Последние известия о моей сестре Бахметевой поистине печальны. Она вновь больна, ее нервы так расстроены, что она вынуждена была провести около двух недель в постели, настолько была слаба. Муж предлагал ей ехать в Москву - она отказалась, за границу - отказалась и заявила, что решительно не желает больше лечиться. Быть может, я ошибаюсь, но я отношу это расстройство к смерти Мишеля, поскольку эти обстоятельства так близко сходятся, что это не может не возбудить известных подозрений. Какое несчастие эта смерть; бедная бабушка самая несчастная женщина, какую я знаю. Она была в Москве, но до моего приезда; я очень огрочена, что не видала ее. Говорят, у нее отнялись ноги и она не может двигаться. Никогда не произносит она имени Мишеля, и никто не решается произнести в ее присутствии имя какого бы то ни было поэта.