Вэнс Палмер - 40 австралийских новелл

У Лили от волнения задрожали губы, свободной рукой она схватила Чарли за рубаху и крепко прижала его к себе.

— Зачем ты это сделал? Нельзя его бить, — увещевала она.

Она крепко держала Чарли, а Чарли, не мигая, злыми глазами смотрел на Гарри, и его руки со светлыми широкими ладонями и розовыми ногтями дрожали. Гарри осторожно поглаживал щеки и вытирал нос. Как только он заметил полоску крови на ладони, на глаза ему навернулись слезы и он начал всхлипывать от испуга. Одна из сестер

Лили подняла волчок с земли и протянула его Гарри, но он, даже не посмотрев на волчок, с ревом помчался в дом, а оттуда на улицу.

Другие мальчики уже скрылись в доме, когда я бросился за ними вдогонку, хотя, честно говоря, мне гораздо больше хотелось остаться с Лили. Она пошла за нами, загораживая своих братьев и сестер, и первый раз за много дней закрыла входную дверь.

В конце улицы сердито разговаривал с соседями мистер Джонсон. Последнее происшествие совсем вывело его из себя, и теперь он ругал туземцев на чем свет стоит.

— Я говорил ребятам — не связывайтесь с этими вонючими туземцами, с этими ворами. Я говорил, но они не послушались. Надо запретить туземцам жить рядом с белыми.

Вечером я опять вышел из дому. Мужчины и женщины вынесли стулья и расположились на своих маленьких крылечках по обеим сторонам улицы. Вечер был безветренный, жаркий. Высоко в бледно — голубом небе лениво плыли темные тяжелые облака. Еще не были зажжены два плохоньких уличных фонаря. Вдалеке мы увидели Сэмюэльса с женой.

Они шли по улице, и любопытные взгляды сопровождали их. Все думали, что после грозных слов мистера Джонсона что‑то должно произойти. Однако никто не произнес ни слова; молчал за своей запертой калиткой и мистер Джонсон. Только какой‑то зевака дольше, чем следовало, засмотрелся на Сэмюэльса, и тот метнул на него свирепый взгляд. Ноздри его раздулись, и он тихо сказал что‑то жене.

У Сэмюэльса были широкие покатые плечи. На одном плече раскачивалась стоячая вешалка для верхнего платья, на другом болтался мешок с плечиками для одежды. Он шел в старых, стоптанных башмаках, переваливаясь с ноги на ногу. Вся история его многострадальной жизни была отражена на озабоченном лице цвета сухих листьев магнолии с медным отливом. У него была большая голова, черные волосы, в которых пробивалась седина, а седеющие усы не могли скрыть горькой, неприветливой складки у крупного рта. Супруги возвращались с работы — Сэмюэльс продавал по домам вешалки и плечики для платьев, а его жена стирала в зажиточных кварталах.

Когда они проходили мимо, мне вдруг пришло в голову, что я ни разу не видел, как Сэмюэльс разговаривает с кем-нибудь на улице. Среди соседей у него не было ни знакомых, ни друзей, да он, видимо, и не нуждался в них. Разве что иногда он отвечал на неожиданно обращенное к нему приветствие.

Пока Сэмюэльс был дома, мы, ребята, держались подальше от двухэтажного здания и делали вид, что ведем себя так из солидарности с Гарри Джонсоном. Несколько дней Сэмюэльс с женой никуда не выходили, но, как только они опять отправились на работу, я стал слоняться около их крыльца, где Лили сидела каждый вечер после чая.

Дети Сэмюэльсов мелом нарисовали на тротуаре квадраты и играли в классы. Я присоединился к ним. Белые ребята, которые играли на другом конце улицы, постепенно, по одному подходили к нам. Даже Гарри Джонсон издали наблюдал за игрой.

Украдкой я поглядывал на Лили. Она сидела на ступеньках, обняв колени и уставившись в землю. Мне очень захотелось подсесть к Лили и поговорить с ней. Но тут я оробел. Я чувствовал, как жаркий румянец выступает у меня на шее и лице. Неумело пытался я поймать ее взгляд, но она не обращала на меня внимания.

Игра скоро наскучила мне, я пошел и сел рядом с Чарли на краю тротуара. Хотя мы с ним были ровесники, я ни разу не видел, чтобы Чарли с кем‑нибудь играл. Сейчас он крепко сжимал в руках разрисованную картонную коробочку, в которой среди темно — зеленых тутовых листьев прятались шелковичные черви. Чарли был целиком поглощен своими драгоценными червями, и сейчас его занимал только один вопрос: где еще можно добыть для них тутовых листьев? В каком‑то соседнем дворе было такое дерево, и Чарли предложил мне вместе с ним перелезть через забор и набрать листьев.

— Когда стемнеет, — сказал я нерешительно и отвел глаза от его недовольного лица.

За холмом в бледно — лиловом небе садилось солнце, и тьма обгоняла замешкавшуюся где‑то за городскими зданиями и фабриками луну. Тут и там в открытых окнах мигали огоньки только что зажженных керосиновых ламп.

В конце улицы раздались громкие голоса парней.

Я остался сидеть, а Чарли нетерпеливо вскочил и, ни слова не говоря, исчез в темном закоулке, куда выходил соседний двор. Голоса парней приближались. Лили поднялась со ступенек, и я увидел, что они пристально смотрят на нее и следят за каждым ее движением. Наверно, Лили почувст вовала эти взгляды, потому что вся она как‑то оживилась и дрожь пробежала по ее угловатой фигурке.

— Привет, Лил! — сказали ребята. — Ты сегодня занята?

Все трое соперничали друг с другом, пытаясь завладеть вниманием Лили. «Что бы сказал обо всем этом мистер Джонсон?» — подумал я, узнав в одном из парней его старшего сына, Берта. По — видимому, больше всех Лили привлекал Томми Джемисон. Он хвастливо рассказывал о своих похождениях в городе, а его товарищи глуповато хихикали. Лили, несколько смущенная, больше молчала, только в глазах ее сверкал озорной огонек.

Оранжевая луна поднялась над городом, и матери стали зазывать детей домой. Улица опустела, все ушли. Только у дверей двухэтажного дома оставались трое парней и Лили да я по — прежнему сидел на краю тротуара. Даже сестры и братья Лили ушли в дом. Дремотная тишина заполнила улицу, и Лили с парнями перешла на шепот.

— Пошли отсюда. Прогуляемся, — сказал Томми Джемисон.

— Нельзя их одних оставить. — Лили пальцем показала через плечо. — Отца с матерью нет дома.

— А мы вернемся раньше их. — Томми отвернулся от Лили и подмигнул товарищам.

Лили устремила затуманенный взгляд куда‑то вдаль.

— Ну ладно, пройдем до угла, — сказала Лили.

Она нерешительно двинулась вперед, а за ней, стараясь казаться развязными, шли парни. На углу Лили оглянулась назад, на двухэтажное здание, словно вырезанное в освещенном луной серебряном небе.

Странное, нездоровое любопытство овладело мной, и я пошел за ними, держась на порядочном расстоянии. Вдруг я услышал позади мягкий шорох шагов и краешком глаза увидел, что Чарли бежит в тени деревьев, которые росли вдоль тротуара. Но, охваченный любопытством, я сделал вид, что не заметил Чарли, и ускорил шаги. Забыты были все предостережения матери, что нельзя уходить из дому на ночь глядя, забыто было, что мать не находит себе места, когда меня нет дома.