Курт Воннегут - Сейчас вылетит птичка!

Большой Флойд зажал виски ладонями, будто пытаясь заставить мозг работать лучше.

— Эх! — тяжело вздохнул он. — Вот я дурак был, когда хотя бы на секунду поверил, будто у меня в голове что-то есть!

— Есть только один тест, который имеет значение, — сказал Гельмгольц. — Это тест жизни. Вот он-то и показывает, чего человек стоит. Это верно и для Шрёдера, и для Сельмы, и для тебя, Большой Флойд, и для меня — это верно для всех.

— Всегда видно заранее, из кого получится что-то путное, а из кого нет, — заявил Большой Флойд.

— Так уж и всегда? — усомнился Гельмгольц. — Я вот не могу предсказать это заранее. Жизнь не перестает преподносить мне сюрпризы.

— Просто представьте себе, какие сюрпризы в жизни ждут меня, а какие — его, — ответил Большой Флойд, кивая на Шрёдера.

— А представьте себе, какие сюрпризы ждут всех нас! — воскликнул Гельмгольц. — У меня просто дух захватывает!

Он открыл дверь кабинета, показывая, что разговор окончен.

Сельма, Большой Флойд и Шрёдер уныло вышли в музыкальный зал. Разговор с Гельмгольцем на подвиги не вдохновлял, напротив, как и большинство воспитательных бесед в школе, оставил пренеприятный осадок.

Когда Сельма, Большой Флойд и Шрёдер проходили мимо хористов и музыкантов, те встали. По сигналу Гельмгольца звонко запели духовые инструменты. Фанфары пригвоздили троицу к месту, заставив замереть в изумлении.

Трубы, тромбоны и туба продолжали выводить замысловатую мелодию. К ним присоединились рояль и металлофон: они бренчали, грохотали и триумфально звенели, словно церковные колокола, возвещающие великую победу.

Когда колокола и фанфары неохотно затихли, вступили шестьдесят хористов. Сначала они тихонько загудели, потом мелодия без слов стала возноситься все выше, пока не достигла предела, где и попыталась остаться, но духовые, рояль и металлофон заставляли голоса взлетать все выше и, преодолевая любые препятствия, стремиться к звездам.

Голоса взбирались все выше и выше, на невероятную высоту. Бессловесная мелодия взлетала вверх, словно обязуясь на самой вершине превратиться наконец в слова. В ней также слышалось обещание, что когда слова прозвучат, в них будет явлена великая мудрость.

Голоса достигли предела.

Они упорно пытались подняться еще выше, но их попытки были безуспешны.

И тогда, чудо из музыкальных чудес, вступило сопрано: оно не просто поднялось чуть выше остальных, оно взлетело высоко-высоко над ними и на этой недосягаемой высоте нашло слова.

«Все цепи разорвал я», — звенело сопрано чистым лучом света.

Рояль и металлофон изобразили звук разбиваемых цепей.

Хор в унисон простонал, удивляясь разбитым цепям.

«Шутом быть перестал я», — прогремел бас.

Трубы насмешливо прыснули, затем все духовые инструменты сыграли припев из «Шотландской застольной».

«Ведь от тебя узнал я, — пропел баритон, — Как стать тем, кем мечтал я».

Сопрано исполнило музыкальную фразу из «Однажды я найду тебя», следом хор исполнил фразу из «Этих глупостей», потом рояль сыграл «Из воспоминаний».

«Спасибо тебе, Сельма», — дружно пропели басы.

— Сельма? — повторила настоящая Сельма.

— Да, Сельма, — сказал ей Гельмгольц. — Эту песню Большой Флойд, наш хорошо известный гений, написал для тебя.

— Для меня? — изумилась Сельма.

— Тс! — сказал Гельмгольц.

«Я никогда…» — запело сопрано.

«Никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда», — запричитал хор.

«Не скажу…» — прогремели басы.

«Тебе…» — звонко вставило сопрано.

И тут все вместе, включая Гельмгольца, затянули финальную фразу, от которой волосы встали дыбом:

«Прощааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааай!»

Щелкнув пальцами, Гельмгольц оборвал пение.

По щекам Большого Флойда катились слезы.

— Не может быть, не может быть, — бормотал он. — Чья это аранжировка?

— Одного гения, — ответил Гельмгольц.

— Шрёдера? — спросил Большой Флойд.

— Нет, — запротестовал Шрёдер, — я…

— Сельма, тебе понравилось? — спросил Гельмгольц. Сельма Риттер не ответила. Она лежала в обмороке.

Близнецы, © 1996 Kurt Vonnegut/Origami Express, LLC

Сразу за парковкой была школа игры на гитаре, потом площадка Фреда по торговле «превосходными подержанными машинами», за ней особняк гипнотизера и тут же ничейный участок с остатками фундамента рядом с похоронной конторой братьев Билер. Осенний ветер, примериваясь к суровой зиме, закручивал смерчики из сажи и бумажных обрывков, не забывая тррррррррррррррррещать пластиковыми вертушками над стоянкой подержанных авто.

Дело было в Индианаполисе — самом крупном в мире городе из тех, что расположены не на судоходных путях.

Два городских детектива направлялись к дому гипнотизера. Детективов звали Карни и Фольц. Молодой щеголь Карни и потрепанный жизнью Фольц. Карни взбежал по ступенькам гипнотизерова крыльца точно чечеточник; Фольц — хотя говорить предстояло именно ему — плелся далеко позади. Карни точно знал, что ему нужно — он, не сворачивая, шел к гипнотизеру. Внимание Фольца было рассеяно. Он подивился безобразной архитектуре двадцатикомнатного особняка гипнотизера, поднял мрачный взгляд на башню на углу. На башне непременно должна быть бальная зала. Такие залы всегда обнаруживаются в башнях особняков, покинутых богачами.

Наконец Фольц добрался до двери и позвонил. Единственным намеком на шарлатанство служила маленькая табличка рядом со звонком: «К. Холломон Уимс, гипнотическая терапия».

Открыл детективам сам Уимс — пятидесяти с лишним лет, низенький, широкоплечий и опрятный. Нос у гипнотизера был длинный, губы пухлые и красные, а лысина просто сверкала. В ничем не примечательных бледно-голубых глазах ничего не отражалось.

— Доктор Уимс? — с угрюмой вежливостью поинтересовался Фольц.

— «Доктор» Уимс? — переспросил Уимс. — Здесь нет никакого «доктора» Уимса. Только обычный «мистер» Уимс. Он перед вами.

— Я полагал, — заметил Фольц, — что род вашей деятельности подразумевает наличие врачебного диплома.

— Так случилось, — сказал Уимс, — что у меня два врачебных диплома: один я получил в Будапеште, второй — в Эдинбурге. — Он едва заметно улыбнулся. — Тем не менее я не использую обращение «доктор». Не хочу, чтобы меня принимали за терапевта. — Поежившись от сквозняка, Уимс предложил: — Может, пройдем внутрь?

Трое мужчин вошли в бывшую гостиную особняка, где теперь располагался кабинет гипнотизера. В обстановке не было ничего необычного. Функциональная мебель из серой эмалированной стали: стол, пара стульев, шкаф для папок и книжная полка. На стенах ни картин, ни дипломов в рамочках.