Джудит Леннокс - Призрак былой любви

— Что «нет»? Не ждешь гостей или не хочешь ужинать?

Я свалила покупки и книги на стол.

— Нет, гостей я не жду, а вот от ужина не отказалась бы.

— Вот и прекрасно. — Стоя ко мне спиной, он мыл под краном апельсины.

Я убрала продукты и скрылась в ванной, чтобы немного подкраситься. Приглашение Патрика меня удивило. Интересно, что ему нужно?

— Пойдем, пожалуй, в «Уилере», — сказал он, когда я вышла из ванной, и с едва уловимым насмешливым огоньком в глазах добавил: — Я знаю, ты неравнодушна к моллюскам.

Мы ели устриц и пили белое вино в зале темном и узком, как один из коридоров Красного дома. Поначалу поддерживали светский разговор — говорили о музыке, о книгах, но больше молчали. После бокала вина я набралась смелости и спросила его об отце.

— Ты ведь сын Джоша Франклина, да?

Он извлек из раковины еще одну устрицу.

— Как я уже говорил… некоторые из нас постоянно в разъездах.

— Должно быть, у тебя было интересное детство.

— Поначалу. Пока не попал в школу-интернат. Там было менее интересно. — Он наполнил мой бокал. — А ты, Ребекка? У тебя есть семья?

— Отец, сестра, два племянника. Джеку три, Лори полтора.

— А моей дочери четыре, — сообщил Патрик, и я чуть не подавилась устрицей.

— Ты женат?

— В разводе. Элли живет с матерью. — Взгляд его был лишен всякого выражения.

Я вспомнила ежедневники.

— Тильда с Максом расстались, да?

Он кивнул, бросил последнюю опустошенную раковину на гору пустых ракушек.

— Из-за Дары? — не унималась я.

Он пожал плечами:

— Я правда не знаю. Давно это было!

— Незачем ворошить прошлое?

Официант убрал наши тарелки, и Патрик заказал кофе.

— Я этого не говорил.

— Но подумал.

— Возможно.

— За этим ты меня пригласил? Чтобы в очередной раз предупредить?

Он посмотрел на меня.

— Вообще-то нет. Не за этим.

Я чувствовала, что краснею, и благодарила Бога за то, что в ресторане сумрачно.

— Я подумал, что мог бы ответить на ряд вопросов, — ровно произнес Патрик. — Утром, когда мы говорили по телефону, боюсь, я был не очень любезен.

В смущении я опять извинилась за то, что оторвала его от работы.

— Сказать по правде, я был рад отвлечься. Порой настолько заработаешься, что теряешь способность мыслить ясно.

Мне это было знакомо.

— Расскажи про Дару. Не мог же он просто так взять и исчезнуть.

— И тем не менее. — Патрик нахмурился, потирая лоб. — Я знаю о нем совсем немного. Все это было давно, как я сказал, а Тильда не любит откровенничать. По-видимому, Дара всех восстановил против себя. И оказался в финансовой яме. В конце сороковых Саутэм-Холл был продан. — Официант принес кофе. — Ты была там, Ребекка?

Я покачала головой. Как ни странно, я почему-то не хотела ехать в Саутэм. Наверно, боялась разочарований.

— А ты?

— Однажды, очень давно, с отцом. Довольно гнетущее зрелище. Холл использовали как мебельный склад, старенький домик Тильды был заброшен — его собирались сносить. Землю продали местным органам власти. Была зима, все вокруг серо-бурое, застывшее. Хотя, — Патрик прищурился, вспоминая, — меня поразила намывная равнина между реками Нью-Бедфорд и Олд-Бедфорд. Мы с отцом ехали на поезде с севера, и, помнится, мне казалось, будто железнодорожная колея проложена по льду. По обе стороны от поезда, куда ни кинь взгляд, только бескрайняя ледяная равнина. Даже на отца это произвело впечатление. — Патрик моргнул, возвращаясь мыслями в жаркий переполненный ресторан. — Что касается Дары… думаю, он просто сбежал. Сообразил, что оказался в эпицентре неразрешимых проблем, и смылся. Так бывает. Мне доводилось представлять интересы клиентов, которые прикарманивали небольшие суммы и с первым же пароходом отчаливали на континент. Дара был умен и не попался, вот и все. Думаю, он просто сбежал от ответственности.

«И бросил дочь?» — подумала я, но вопрос свой не озвучила.

Официант принес счет. Я достала кошелек, но Патрик жестом велел мне убрать деньги.

— Это ведь я тебя сюда притащил. Ты, наверно, предпочла бы провести вечер дома, поедая апельсины.

В следующие выходные я мчалась по автостраде М11, миновала Кембридж, выехала на старое шоссе А45, ведущее в Ньюмаркет, [22] Ньюмаркет (Newmarket) — город в графстве Суффолк в восточной Англии, известен своим ипподромом; центр скакового коневодства в течение трехсот лет. в местечке Кай свернула на другую дорогу и покатила на север. Рельеф между селениями становился все более равнинным, из черной почвы пробивались зеленые всходы пшеницы. Ночью прошел сильный дождь, и на полях пузырились серебристые бороздки воды. Дренированный торфяник усох и осел, и насыпные дороги на затопленных участках превратились в ненадежные мостики с обваливающимися краями. Тут и там встречались домики из желтовато-серого кирпича с входными дверями, приподнятыми на несколько футов от земли. Они стояли в окружении ржавой сельскохозяйственной техники.

Городок Саутэм раскинулся вдоль дороги. Горстка хижин разных размеров, с десяток двухквартирных муниципальных домов, небольшой поселок под названием Буковая Роща — несколько коттеджей из красного кирпича с аккуратными белыми крылечками, не имевших ничего общего с местной архитектурой. Крошечный супермаркет, антикварная лавка, магазинчик, торгующий терракотовыми горшками и музыкальными подвесками. Я припарковалась возле церкви.

Найти могилы представителей семьи де Пейвли не составило труда. Они занимали почетное место — были обнесены железными оградками или отмечены помпезными надгробиями из черного мрамора. Как будто перед смертью не все равны. Одни и те же имена — мужские Эдвард и Кристофер, женские Джосселин и Сесилия — повторялись из поколения в поколение. Могилу Эдварда де Пейвли я нашла под тисовым деревом. Надгробие относительно скромное: кусок гранита, на котором выгравированы его полное имя, даты рождения и смерти. Покров лишайника на нем был более скудным, чем на надгробных камнях его далеких предков. Я подумала, что Эдвард де Пейвли с лихвой заплатил за свои гнусные преступления, и не раз — еще во Фландрии. История действует на меня успокаивающе и завораживающе, но о некоторых событиях прошлого я не могу читать без страха и ужаса. Прежде всего это, конечно, холокост, а еще Первая мировая война, похоронный звон ее жестоких сражений — при Ипре, Пашендале, на Сомме.

Затем я стала искать могилу старшей дочери Эдварда де Пейвли. Не сразу, но нашла. Джосселин покоилась чуть в стороне от своих родных — возможно потому, что приняла католичество. Мраморный крест, металлический контейнер для цветов, в данный момент пустой. Могила казалась заброшенной, одинокой. «Даже в смерти она отрезана от своей истории, от своей семьи», — подумала я. Надпись на памятнике гласила: «Джосселин Алисия Канаван. 1911–1947. Любимая жена Дары». Бедная Джосси. Тридцать шесть лет. Что сгубило ее? Должно быть, разбитое сердце. Я сфотографировала надгробия, хотя мне было немного не по себе: казалось, что своим любопытством я тревожу покой мертвых. Потом я покинула кладбище и зашла в магазинчик с терракотовыми горшками и музыкальными подвесками, чтобы справиться у молодой продавщицы, как добраться до Холла. Сначала она не поняла, о чем я спрашиваю, и мне на мгновение подумалось, что все связанное с родом де Пейвли окончательно уничтожено и их дома больше не существует. Но женщина постарше, высунув голову в дверь, сказала: