Джудит Леннокс - Призрак былой любви

Элизабет Лейтон пошла прочь. Дара остался один на обочине. Автомобили начали отъезжать в направлении Холла, оставляя на снегу две узорчатые борозды. Им владело странное ощущение опустошенности. Он зашагал через дорогу к Джосси.

— Если ты не против, Джосс, я пройдусь пешком. Голова что-то разболелась. — Дара чмокнул жену в щеку и направился к тропинке, ведущей через поля.

В воздухе танцевали снежинки, но сквозь неплотный белый покров проглядывала черная почва вспаханных полей. По обе стороны от него лежала земля, плоская, как доска; единственная складка до самого горизонта — дамба. «Вокруг ни души, — думал Дара, — даже птицы — и те попрятались в камышах». Холодный колючий воздух обжигал легкие.

Он взобрался на вершину дамбы и увидел, что узкая лента воды, зажатая в глиняных стенках, начинает затягиваться корочкой льда. Он опустился на берег, взял голову в руки, не обращая внимания на снег, засыпавший его плечи и волосы так же, как и лежащую вокруг землю. Он сам себе был омерзителен. Вспоминая последние годы, он осознал, что утратил смысл жизни, в полной мере усвоив гнилую психологию английских высших классов, к которым он всегда относился с презрением. Но что самое страшное, он не оправдал надежд Кейтлин. Таким отцом, как он, его дочь не может гордиться.

Теперь он ясно понимал, что за годы супружества тоска по Тильде и злость на Сару Гринлис за вмешательство в его судьбу уничтожили его как личность. С Тильдой он был совсем другим человеком. Дара медленно отнял руки от лица и, оглядевшись, заметил, что за тот короткий период, пока он сидел здесь и размышлял, ледяная кайма у берегов дамбы расширилась. Если мороз не ослабнет, блеклая серая корка вскоре затянет все русло. Вот так и его жизнь. Пропиталась ядом равнодушия и ожесточенности, так что он, сам того не желая, стал достоин презрения.

Дара медленно поднялся: он уже промерз до костей. Ему хотелось сорвать с себя одежду и броситься в дамбу, чтобы очиститься в ледяной воде. Тогда, может, ему удастся начать все сначала. Но он знал, что погибнет в холодных объятиях реки. Ему хотелось бежать куда глаза глядят от этого дьявольского места, но он знал, что останется — ради Кейт, ради любимой дочери.

Он снова бросил взгляд на поля. Отчасти его беда заключалась в том, что он, никогда не чуравшийся никакой работы, теперь превратился в бездельника. А праздность не шла ему на пользу: от безделья он обращался к таким занятиям, которые не делали ему чести. Дара быстрым шагом направился к Холлу, оставляя в снегу глубокие следы.

На следующее утро Дара пришел в дом управляющего. За ночь лег снежный покров, так что крыша дома была теперь белее, чем его беленые стены. Дара постучал в дверь, ему открыла домработница.

Глянув в дверные проемы, Дара увидел, что все комнаты — столовая, гостиная, кабинет — похожи одна на другую как две капли воды. Везде книги, старомодная мебель, ряды камней и грязных черепков, потухшие камины. Жилище нуждалось в женской руке, но Дара плохо представлял, чтобы какая-то женщина согласилась выйти замуж за Кита де Пейвли.

Кит находился в квадратной комнате с тусклым освещением в глубине дома. Он кивнул гостю. Дара выразил свои соболезнования, потрепал парня по плечу. Оно было костлявым — это чувствовалось даже через одежду.

— Я тут подумал, что теперь, когда твой отец умер, нам следовало бы поговорить о поместье, — сказал Дара.

Светлые глаза в обрамлении белых ресниц настороженно воззрились на него.

— О поместье?

— О ферме. Ты ведь теперь работаешь, Кит?

Джосси сообщила ему, что Кит устроился учителем в школу для мальчиков в Кембридже. Дара считал, что это не самая подходящая работа для мужчины.

— Преподаю Античность, — подтвердил Кит.

— Здорово, — живо произнес Дара, глянув на худую сутулую фигуру Кита. — Насколько я понимаю, сельским хозяйством ты все равно заниматься не будешь?

Кит прищурился.

— Ты намерен взять управление поместьем в свои руки. — Это был не вопрос — утверждение.

— Пока старик был жив, я не хотел вмешиваться, это было бы неправильно. Но вообще-то сельское хозяйство — мое призвание. У моей семьи была ферма в Ирландии.

Кит скривил в усмешке губы.

— Болотный край — не Ирландия. У него своя география, своя история. Нужно понимать эту землю. Я могу одолжить тебе пару книг…

Дара отмахнулся от его предложения.

— Я пришел за полевыми журналами твоего отца. — Он глянул на часы, вдруг охваченный желанием бежать из этого холодного душного дома. — После обеда принеси их, пожалуйста, в Холл. — Дара повернулся, собираясь уйти, но потом вспомнил про необычное хобби Кита и добавил: — Кстати… Джосси просила передать: если хочешь копать, копай. Я тоже не возражаю. Главное, не путайся у меня под ногами.

«Тридцать девятый год, — думал Макс. — Мир стремительно несется к своей гибели, слышно, как гвозди забивают в его гроб». В январе в Испании утвердился фашизм; в марте Гитлер захватил остатки ослабленной Чехословакии; в апреле Муссолини, вечный авантюрист, отдал приказ бомбить Албанию. А газеты пестрят радостными заголовками: «Гитлер в панике. Войны не будет».

Клара Франклин упала и сломала ногу. Тильда, привязавшаяся к матери Макса, хотела вместе с ним навестить ее в частной лечебнице, но в итоге не смогла поехать.

— Линолеум такой скользкий, — объяснила сыну бледная миссис Франклин, лежа на больничной койке, но Макс, зайдя в квартиру матери в тот вечер, увидел в мусорном ведре бутылки из-под джина.

Брайтон всегда порождал в нем подавленность и гнев. Свое возвращение в Лондон он отметил ссорой с Гарольдом и Фредди. Домой пришел только в половине двенадцатого ночи. Тильда спала, в печи остывал его ужин. Он опорожнил тарелку в мусорное ведро, достал сыр и печенье. Ему вдруг подумалось, что они с Тильдой не разговаривали уже три дня. То он был в Брайтоне, то работал; она была занята в Движении по спасению детей-беженцев. Он сел за кухонный стол, опустил голову в ладони. Ему хотелось выпить, но он поборол соблазн. Утром ему предстояло интервьюировать одного скучного политика, чтобы потом написать еще одну лживую статью во имя укрепления морального духа нации.

Его мучил страх, что в один прекрасный день они с Тильдой вдруг станут чужими. Он видел, что люди тянутся к ней, что она постоянно в центре внимания, и боялся, что однажды для него рядом с ней не найдется места. Он знал, как легко события разделяют близких людей, разводят их в разные стороны, разъедают все, что их связывало. Его отец работал круглые сутки, и Макс помнил, как мать от одиночества постепенно погружалась в пучину безудержного веселья, заставлявшего ее искать общения вне дома. После двух последних гнетущих дней в голову лезли только безрадостные мысли, и он вдруг задался вопросом: стала бы Тильда заниматься общественной работой, если бы была замужем за Дарой Канаваном? Дару Макс представлял этаким ирландским Реттом Батлером. [37] Ретт Батлер — герой произведения Маргарет Митчелл «Унесенные ветром». Внешне симпатичным, обаятельным, но абсолютно беспринципным.