Джудит Леннокс - Призрак былой любви

Ресторан в Ковент-Гардене, длинный, темный, глубоко вдавался в здание, словно туннель. Оглядев зал, я сразу узнала Кейтлин Канаван. Она сидела в кабинке, огороженной железной решеткой; в одной руке сигарета, в другой бокал. Ей, наверно, было за шестьдесят, но в лице сохранилась детскость, глаза широко расставлены, взгляд наблюдательный, на чувственных губах красная помада. Я осторожно обошла официантку.

— Мисс Канаван?

— Мисс Беннетт? — Она пожала мне руку.

— Можно просто Ребекка. Вы позволите мне присесть?

Она гортанно рассмеялась.

— Надеюсь, закуток для отверженных вас не смущает? — Она показала на свою сигарету и подозвала официантку. — Еще один джин с тоником, дорогая, и бокал для моей приятельницы. И меню, пожалуйста.

Я украдкой наблюдала за Кейтлин, пока та изучала меню. Опять у меня возникло странное пьянящее ощущение, что границы раздвинулись, прошлое и настоящее слились, стали неразличимы.

— Макароны… фриттата… [48] Фриттата — итальянский омлет с начинками из сыра, овощей, колбасы или мяса. — бормотала Кейтлин, пренебрежительно хмыкая. — Теперь в Лондоне вообще приличной еды не найти… — Она затушила сигарету в своем пустом бокале. — В Дублине хотя бы можно отведать недурной стейк.

Манера речи выдавала в ней представительницу английской крупной буржуазии с южноирландскими корнями — специфическое сочетание.

— Мне, пожалуйста, креветки, дорогая. И бутылку роскошного шабли.

Я заказала омлет и, глотнув джина, стала обдумывать свой первый вопрос. Но Кейтлин меня опередила. Она перегнулась ко мне через стол и, остановив на мне напряженный взгляд темных глаз, начала:

— Я хочу рассказать вам об отце. Хочу, чтобы вы поняли, какой он был. А он был замечательный человек, Ребекка, самый лучший отец на всем белом свете. Он научил меня ездить верхом, научил рыбачить, стрелять. И танцевать. Когда отец танцевал, все женщины в зале оборачивались и, глядя на него, жалели, что он танцует не с ними. И еще он был очень добрый. Помнится, в начале войны он настоял, чтобы мы взяли к себе двух эвакуированных мальчиков — почти все остальные семьи в графстве отказались под тем или иным предлогом. Ужасные были сорванцы — слава богу, долго они у нас не пробыли, как-то не прижились. Но он, по крайней мере, попытался помочь. Его любили все слуги и работники. Он с большой любовью относился к собакам и лошадям… я и сейчас помню, как он плакал, когда ему пришлось пристрелить своего старого охотничьего пса. — Она умолкла, прикуривая еще одну сигарету.

— А ваша мать? — спросила я.

— Мама его обожала. Просто обожала. Других мужчин будто вообще не видела. Это была любовь с первого взгляда, вы знали, да? Потрясающе романтично.

Для меня Джосси оставалась неясным силуэтом; четкие очертания имела лишь ее страсть к ветреному красавцу мужу.

— У меня было такое счастливое детство. — Губы Кейтлин изогнулись в улыбке. — Лошади, чаепития, поездки в театр. Папа всегда находил для меня время. Если я не могла заснуть, он рассказывал мне о своем детстве в Ирландии.

Официантка принесла вино. Когда она удалилась, Кейтлин подняла бокал:

— За возмездие.

Я с трудом подавила дрожь. Ее лицо изменилось: выражение детскости исчезло, живость в чертах сменилась холодной горечью.

— Я получила письмо от дочери нашей кухарки, — тихо сказала Кейтлин. — Она до сих пор живет в Саутэме. Помнит, как мы отмечали мои дни рождения и рождественские праздники. Получив ее письмо, я поняла, что должна вернуться. Два дня назад ходила в полицию. Хочу, чтобы отца похоронили по-человечески, рядом с мамой.

Я вспомнила могилу Джосси Канаван с пустой вазой для цветов.

— Вообще-то неизвестно… — нерешительно произнесла я.

— Я знаю, что это мой отец. Так и сказала в полиции. — Она осушила бокал. — Но там такие грубияны. — Она шмыгнула носом.

И тут меня осенило:

— Так ведь можно узнать наверняка. Через анализ ДНК.

Она недоуменно посмотрела на меня.

— Можно выделить ДНК из останков вашего отца и сравнить с вашей. Для этого просто нужно взять у вас кровь. И только. И сразу станет ясно.

— Чудесная мысль! — воскликнула она. — Просто великолепная. Завтра же поездом отправлюсь в Кембридж и потребую.

Подали блюда. Мне не очень хотелось есть свой омлет. Кейтлин длинными пальцами вытаскивала креветки из панциря, складывая очистки на скатерть.

— Мне сказали, что он, возможно, был жив. — Ее лицо скривилось, она закрыла его грязными руками и заплакала.

Порывшись в кармане, я достала относительно чистую салфетку. Она промокнула глаза, высморкалась.

— Я ждала, ждала его, — сказала она, — а он так и не пришел домой. — Ее голос полнился скорбью ребенка, брошенного родителями.

Я наполнила ее бокал, долила вина в свой. Она глотнула шабли.

— У него был роман с той женщиной. — Она шмыгнула носом и бросила мокрую салфетку на гору очисток. — Я тогда не понимала… мне ведь было всего тринадцать. А он ушел к ней.

— К Тильде? — У меня участился пульс.

— М-м-м. К Тильде Франклин, — саркастическим тоном отвечала Кейтлин. — К моей тете, как она утверждает.

— А вы не верите?

— Да ее отцом мог быть кто угодно. Та девушка… ее мать… она ведь гулящая была. Все это знали.

— И когда вам стало известно?

— О нашем мнимом родстве? Джош сказал, много лет спустя. — Она пренебрежительно махнула рукой. — Чепуха.

Кейтлин вновь набросилась на креветки, ловко очищая их от панциря.

— Во всяком случае… в тот вечер. Мы с отцом на следующий день собирались поехать к Ограде Дьявола. [49] Ограда Дьявола (Devil’s Dike) — древняя дерновая стена в графстве Кембриджшир. Из-за наводнения мы сто лет не катались верхом, а Ограда Дьявола была одним из моих любимых мест. Я сама собрала корзину для пикника. Папа смотрел, как я укладываю продукты. Все его любимые лакомства — рыбный паштет, пресные лепешки, небольшой термос с чаем на тот случай, если замерзнем. — Она посмотрела на меня. — Вы же понимаете, по своей воле он не нарушил бы данное мне обещание. Зачем бы он стоял на кухне и смотрел, как я нарезаю хлеб, мою яблоки, если он не собирался ехать со мной на прогулку?

Я кивнула. Тильда сама говорила, что Дара ни за что не бросил бы дочь. Снова глянув на Кейтлин, я увидела, что ее взгляд слегка затуманен. Очевидно, она видела перед собой не полный народу ресторан, а мысленно переместилась куда-то в далекое прошлое.

— Я помню, что он нарядился в свои самые лучшие вещи. Сорочка из египетского хлопка, твидовый пиджак, шелковый носовой платок. Такой красавчик был. Надушился — я заметила это, когда поцеловала его. Он выпил в тот день — по его просьбе я перелила в его графин виски, — поэтому, думаю, одеколоном он пытался заглушить запах спиртного. Мы ведь все так делаем, верно, дорогая? — Она рассмеялась. — Было уже поздно, когда я закончила собирать корзину для пикника. Увидела, что он уходит из дома, и выбежала следом, чтобы поцеловать его на прощание. Спросила, куда он идет. Помнится, он рассмеялся и ответил: «Хочу поймать маленькую птичку». Я подумала, что он идет на охоту, хотя ружья при нем не было. Он прошел через огород и прямо через поле зашагал в Саутэм. Берегом, как обычно, он пойти не мог, потому что там еще шли ремонтные работы. — Последнюю фразу Кейтлин произнесла тихим настойчивым голосом, сжав в кулаки лежавшие на столе руки.