Хосе Альдекоа - Современная испанская новелла

Жизнь не баловала Мигеля. Детство у него было безрадостное, в юности ничего не изменилось к лучшему, и сейчас, в старости, было то же самое: он работал как проклятый, чтобы прокормиться. В детстве его поднимали на рассвете, потому что нужно было помогать отцу. В двенадцать лет, когда он уже ходил в вечернюю школу, ему камнем выбили правый глаз. Потом пришлось оставить школу и пойти на стройку — за жалкие тридцать песет в неделю он работал по десять часов в день. Мигеля называли Кривым, но это его не задевало. Разве только вначале, но не будешь же драться с соседскими мальчишками каждый раз, как они тебе крикнут: «Кривой, пойдешь с нами? Хочешь сыграть в лотерее? Кривой, Кривой, тебя мать зовет, ты что, не слышишь?»

Нищета и злоба иссушили его тело и опустошили сердце, и он ни к кому не чувствовал жалости. Вероятно, потому, что и его никто не жалел. Хотя, если хорошенько подумать, а он много размышлял над этим, жалость — всего — навсего предрассудок, каких много на свете. Он видел только одним глазом. И если второго действительно не было, к чему расстраиваться, когда тебя называют Кривым? Ясно, что такие вещи либо понимаешь, либо нет. И если нет, то можешь свихнуться и начнешь драться направо и налево, хотя и знаешь, что говорят тебе чистую правду.

Перепившись, однажды на рассвете умер его отец, и ему пришлось заботиться о матери и двух сестрах. Сначала все шло хорошо. Все работали, семья не нуждалась. Но младшая, Роза, слишком уж увлекалась тряпками и танцами, а ведь известно, к чему это приводит. Старшая, Мария, вышла замуж через два года после смерти отца. Живет довольно бедно, но честно и чисто. Роза не честная и не бедная, и, хотя Кривой всего натерпелся в жизни, он не любит, когда ему говорят об этой сестре. Мигель, которому уже больше пятидесяти, продолжает жить вместе с матерью. Живут они в одном из окраинных районов города. Работает он помощником каменщика и, когда в субботу получает деньги, поступает так же, как его отец, — напивается до того, что на ногах не стоит. А возвращаясь домой, изливает на мать всю свою горечь и злость. Добрая женщина не жалуется, а только повторяет, словно молитву: «Ты точно такой, как твой отец, той же самой породы».

Иногда на Мигеля находит что‑то, и он начинает думать, что его мать из того же теста, что и Роза, и если осталась честной, то лишь потому, что отец был настоящий мужчина. Но эти дурные мысли мимолетны. Он по — своему любит мать, со всеми ее достоинствами и недостатками. Мигель хлебнул вдоволь нищеты и горестей, так что уже не питает иллюзий и не может не видеть — хотя бы и одним глазом, — что жизнь не удалась. Когда ему становится невмоготу и он готов наброситься на кого‑нибудь с кулаками, ему говорят:

— Ты весь кипишь завистью и злобой, Кривой. Оттого и поступаешь так. Ты не имеешь права драться только потому, что тебе что‑то не нравится. К тому же…

— Что? Ты можешь терпеть, а я нет, и в этом все дело. Тебя и жена может обмануть, а я, если бы был женат и узнал, что жена мне изменила… я убил бы ее! Я такой и меняться не собираюсь. Словами меня не убедишь.

В двадцать лет у Мигеля была невеста. Девушка служила горничной в богатом доме. «Эти господа, — говорил Мигель, — душатся и ломаются, как женщины, ничего‑то им не правит ся, готовы хныкать по любому поводу, а сами ни на что не способны». Но господа девушку ценили. Она поступила к ним еще девочкой и выросла у них на глазах. Когда сеньора узнала, что с Мигелем у нее серьезно, она сказала:

— Ты уже взрослая, Мерседес, по все‑таки мне кажется, что этот, как его…

— Мигель…

— Да. Так мне кажется, что этот Мигель совсем тебе не пара. Конечно, поступай как знаешь. Но я тебя предупреждаю. Мне он не нравится: злобный, недалекий, задира и пьяница, я знаю, мне о нем рассказывали.

Несколько месяцев они были женихом и невестой. Мигель заметно переменился. По субботам уже не напивался, а в воскресенье ходил в кино. По просьбе Мерседес купил темные очки. Он‑то знал, что все это зря. Но она настояла, и ему ничего не оставалось делать. «Просто каприз, — думал Мигель, — женские штучки». Он говорил себе: «Все это напрасно. Еще подумают, что… но я‑то знаю, что это не так. Всем известно, что я кривой, и только потому, что кому‑то мешает мой выбитый глаз, я буду закрывать его? Ведь меня это нисколько не волнует».

Кривой Мигель не задавал себе лишних вопросов. Жил, потому что находил в себе силы терпеть эту жизнь, а если бы бог лишил его мужества, все давно бы кончилось. Однажды у него был разговор с товарищем по работе. Тот, хотя и сильно уставал к концу дня, вечером шел заниматься. Делал он это ради детей, которые уже учились в школе, и ему было стыдно, что он не умеет читать. Жена его с утра до ночи гладила белье, эта работа иссушила ее легкие, и по ночам она кашляла.

— Нельзя сдаваться, Мигель, это главное. Ты же полон обид, а это ни к чему хорошему не приведет, разве что однажды…

— Проповеди оставь при себе. Мне они ни к чему. Я знаю, чего хочу. А тебе следовало бы стать священником. Ты бы тогда…

— Пойми меня. Уж так ты устроен, что никогда не сможешь быть счастливым…

— II ты им будешь вместо меня, да? Только не говори мне о доброте. Если не я их, то они меня. Надо ничего не бояться и поменьше болтать, приятель. Родился я бесправным и ничем никому не обязан. Люди меня уважают, потому что я сильный. Меня боятся. А когда я был маленьким, все было наоборот. Ты не поверишь, но я смирился со своим несчастьем. Как тебе нравится мое прозвище? Тебе оно ничего не говорит, зато мне…

С Хуаной он познакомился в портовой таверне. Она жила с хозяином. Выглядела еще неплохо. Крепкотелая, черноволосая, с продолговатыми глазами. Много раз они разговаривали украдкой, и однажды ночью она ушла к нему. Матери с первого дня Хуана не понравилась.

— Она тебе принесет несчастье, сынок. Такие всегда приносят несчастье, а ты мог бы найти честную женщину, ты ведь еще молодой…

Мигель подумал, что его сестра тоже принесла кому‑то несчастье, а жила очень хорошо. Он знал об этом от соседок, так как не видел ее уже много лет… Иногда она приходила повидаться с матерью, но всегда, когда его не было дома. Он догадывался о ее приходе, потому что в тот день обед готовился получше да у матери появлялось новое платье или туфли.

Хуана была очень чистоплотная. Целый день наводила порядок в двух их маленьких комнатах. Купила занавески на окна и распятие в спальню. Мигель не спрашивал, любит ли она его. Она ему нравилась, а остальное его не интересовало. Он ни с кем не говорил о Хуане, и никто его о ней не спрашивал. Теперь он любил рано приходить домой и, усевшись у окна, смотреть своим единственным глазом на играющих детей. Пальцы Хуаны перебирали его волосы, и он чувствовал рядом ее еще молодое тело. Мигель стал более приветлив с людьми. За глаза о нем судачили: