Ирина Ратушинская - Наследники минного поля

— Ах, бедняжки мои, голубчики! Сейчас мы с тобой пойдём на дачу, возьмем всё, что надо, и сразу поедем к вам.

Эта тетя, похоже, не сердилась на маму, и вообще не умела сердиться. Она вся танцевала, как газировка в стакане, и даже от огорченной новостями, от неё отлетали мелкие искорки бурной энергии. Похоже, она и мысли умела читать, эта тётя, потому что Свету она сразу погнала к глинистой лесенке с обрыва:

— Окунись пока, я всё соберу и принесу тебе полотенце. Мало ли что, нет купальника! Давай голышом, все соседи разъехались, тут сейчас ни души!

Вода была теплая-теплая, зеленая и тугая, и Света блаженно перевернулась на спину, раскинув руки крестом. Так лежать и лежать, слегка шевеля ногами и ладошками, а откроешь глаза — и все будет хорошо, всё как-нибудь уладится, даже война.

Тетя времени не теряла, собрала огромные две корзины, покрытые сверху марлей.

— Дотащим, Светик?

— Дотащим!

Когда они добрались до дома, Света уже жалела, что тетя напаковала так много, а та только смеялась:

— Зато тут смородина в банке, дома уже помоем. Знаешь, как смородина от простуды хорошо? И хлебушек, и картошка молодая, и яблочки… У дяди Пети скороспелки на даче, он мне позволил рвать, когда уезжал! Закатим сейчас пир на весь мир!

На звонок открыла не мама, а соседка баба Тата из комнаты, что рядом с кухней. И при виде Светы закачала головой, прижимая передник ко рту. У Светы стало горячо в горле, и сердце обвалилось куда-то внутрь.

— Баба Тата! Что? Андрейка?

Но баба Тата Свете ничего не сказала, а почему-то зашептала тете Тамаре:

— Вы что, родственница им?

А потом, обхватив ее за плечи, еще тише бормотала и бормотала, а тетя Тамара только кивала и ничего не спрашивала. Света стояла тихо-тихо, пытаясь уловить хоть какой-то смысл:

— Час как забрали… С НКВД, в ремнях оба, в форме… И в машину… и собраться не дали… а комнату не обыскивали. Она тихо-тихо с ними пошла, как мышка… всё просила Андрейку не разбудить, а он так и спит. Ровненько дышит, я заглядывала… Уж не знала, что и делать, когда проснется…

На столе лежал наискось вырванный из Светиной тетрадки листок:

"Светочка, доченька. Сбереги, сбереги, сбереги мне Андрейку! И себя. Целую вас крепко-крепко. Мама".

А на диване, прикрытый розоватым марселевым покрывалом, спал Андрейка, раскинув руки, с мелкими капельками пота на лбу и на щеках.

— Светик, слышишь? Ты меня слышишь?

Тетя Тамара трясла её за плечи, но говорила почему-то шёпотом. Света растерянно улыбнулась и кивнула.

— Слушай, Светик, мы сейчас отсюда уедем ко мне, я тебе потом всё объясню. Андрейку пока не буди, собери быстренько вещи — что можешь нести. Метрики, ты знаешь, где ваши метрики? Документы мама где держала? В той шкатулке? Умница. Я посмотрю, а ты быстренько: Андрейкины вещи, и свои, и что-нибудь тёплое, свитеры там или курточки. Ботинки у вас есть? Возьми, что войдёт в рюкзак, а я Андрейку понесу. Карточки, ты знаешь, где ваши карточки на август?

Тетя Тамара в два счёта перевернула комнату и, видимо, осталась довольна результатом. Она запихала бумаги и какие-то записные книжки в кожаную сумочку с поцелуйным замочком в два шарика.

— Тетя Тамара, вот я карточки достала, тут и мамина. И деньги. А табель брать? Ну, мой школьный? Это документ?

Света, сама себе удивляясь, вовсе не плакала и не чувствовала особого горя. То ли мамино заклинание, то ли эти лихорадочные сборы вытеснили из неё весь испуг, и она теперь хотела, как и тётя Тамара, одного: увезти отсюда Андрейку. И поскорее. Пока ещё что-то не случилось. Туда, на дачу с черной смородиной. Она собиралась толково и быстро, как в пионерский лагерь. Трусы-носки-шаровары-куртки… Андрейкины таблетки. Мамину записку сунула в карман рюкзака. Поколебавшись, туда же запихнула сердолик с этажерки и фотографию, где мама и папа смеются в обнимку. Ключи от комнаты и от квартиры — и те не забыла.

— А корзины, тетя? Как мы их назад потащим?

Тетя Тамара отмахнулась:

— Значит, не потащим. Оставим здесь, я потом заеду, завтра.

— Нет, тетя, я придумала! Их потащит Гав.

Она уже увязывала корзины в пару широким полотенцем. И в каждую сунула еще по пачке соли. Тетя Тамара, увидев Гава, только рукой махнула:

— Ну, Гав так Гав. Потом разберёмся. А что, он правда это всё на себе унесет? Он дрессированный у вас, да?

Гав, уже нагруженный, как осёл, с корзинами по бокам, только мотнул головой, и в этом жесте тоже было что-то вьючное и ослиное.

Уже вторую неделю жили они на пустынной даче. Людей вокруг и вправду не было, только тётя Тамара и они. Андрейка, хоть и что-то лопотал по дороге, переезда, как оказалось, не помнил. Так его тётя и донесла, завернутого в марселевое покрывало, до самой дачи, до своей железной с шариками кровати. А Света всё помнила: и как загрохотало, когда они ждали трамвая, и как ломанули в этот трамвай уже отчаявшиеся люди, и как трамвай стал на четвертой станции, потому что бомбили уже отовсюду, и, посидев в кустах, они поплелись дальше пешком, а рюкзак становился всё тяжелее, но Гав и тетя Тамара несли каждый своё и не жаловались, и Света не жаловалась тоже.

Теперь у них было всё не похоже на то, как раньше. До того не похоже, что быстро поправлявшийся Андрейка легко принял объяснение, что мама уехала на работу, надолго, и вернётся, когда перестанут бомбить. А бомбили уже всё время, и по ночам над морем скрещивались и расходились прожекторы, и с той стороны, где город, стояло зарево. А тихие часы были зато такими спокойными, что даже в ушах звенело. И тогда казалось, будто никого на свете, кроме кузнечиков, ящериц и их троих, уже не осталось. Они были, как робинзоны, на этом выжженном солнцем берегу. И тогда братик, похудевший и выросший за болезнь, спрашивал:

— А кузнечики? У них же есть крылышки, они могут отсюда улететь? К своим мамам, да?

И спать он хотел теперь обязательно со Светой вместе, а брыкался во сне, как футбольная команда вместе с запасными.

Тётя Тамара несколько раз ездила в город, несмотря на бомбёжки, потому что у неё были там "важные контакты", и она хлопотала об эвакуации вместе с детьми. Приезжала она запылённая, сразу же бежала к морю сполоснуться, а потом распаковывала кошёлки с невероятными вещами: однажды там была плитка шоколада для Андрейки, а уж хлеб — так каждый раз. И мыло, и мясные консервы. И кожаные ботинки на зиму, Андрейке чуть великоваты, но у мальчиков ножки быстро растут. Однажды она пришла уже заполночь, очень расстроенная: ей обещали места на пароходе "Ленин", и в самый последний момент сорвалось. Детей она ни разу с собой не брала:

— Знали бы вы, что там делается! Румыны Беляевку взяли и воду перекрыли. Весь город бегал до колодцев и назад! А потом наши прорвались и пустили воду. Только, говорят, наши там долго не продержатся. А разбомбили сколько, страх смотреть. А фронт теперь, где Лузановка. Светик, ты знаешь, где источник? Будем оттуда воду таскать, а то не выкрутиться.