Георгий Семенов - Вольная натаска

«Обещаю», — сказал Коля Бугорков.

«Сенбернар, который теперь один остался, ужасно заболел, а дядька хочет его умертвить, муж моей тети. Понимаешь? Этого нельзя допустить. Понимаешь?»

«Понимаю».

«Ты должен взять эту собаку, у нее, к сожалению, страшная болезнь, стригущий лишай. Должен вылечить ее и держать у себя. Она тебе понравится, это чудесная собака…»

Бугорков побледнел, представив на миг лицо матери, но, готовый на все ради Верочки, решительно спросил:

«Куда ехать за собакой?».

«Ты ее возьмешь? — недоверчиво спросила Верочка. — Нет, честно! Ты не боишься ее взять? Ведь стригущий лишай — очень заразная болезнь».

«Я понимаю… Я, конечно, покажу ее врачу… А может, ее надо в больнице полечить?»

«Зачем же я стала бы тебя тогда просить? Из больницы он живым не выйдет, там его уморят обязательно. Он еще какую-нибудь болезнь там подцепит. Понимаешь?»

«Понимаю, конечно. Надо сегодня ехать?»

«Нет, завтра. Ты приезжай ко мне, захвати какую-нибудь тряпку, чтобы собаку в такси везти, купи ошейник покрепче и поводок… Ну и все. И приезжай сразу на такси ко мне, а от меня тогда… Хотя нет, приезжай просто так, без машины, а там мы возьмем и поедем вместе. Понимаешь?»

«Да, конечно», — сказал Коля, лихорадочно соображая, сколько же ему потребуется денег.

«А ты не раздумаешь? — спрашивала Верочка, внимательно вглядываясь в его озабоченные и не очень-то веселые глаза. — Приедешь?»

«Ну что ты! Конечно…» — ответил он, стараясь взбодрить себя и не выказать уныния, которое охватило его душу.

Деньги Коля Бугорков достал в тот же день, хотя и нечестным путем. У них в доме была очень хорошая библиотека, оставшаяся от отца. Он украл, или, вернее, тайком взял с полки чудесную книгу братьев Гримм, о которой, как ему казалось, мать давно забыла, прихватил еще «Путешествия Гулливера» Свифта и, пока матери не было дома, успел продать их в букинистическом магазине, получив неожиданно большую — баснословно большую! — сумму денег. Потом он купил брезентовый ошейник неимоверной толщины и прочности, как и велела Верочка, и такой же брезентовый поводок в охотничьем магазине на Неглинке. Хуже обстояло дело с подстилкой, но и тут он вышел из положения, отыскав в грязном белье старую свою ковбойку с протершимся воротом.

Вечером он не смел смотреть матери в глаза, был задумчив и печален, беспокоя своим поведением мать, которая щупала его лоб и спрашивала, что с ним сегодня случилось. «Да ничего, мам, так просто», — отвечал он, чувствуя себя смертельно больным и несчастным человеком, которому впервые в жизни приходилось обманывать мать, скрывая от нее кражу, и при этом знать, что только завтра наступит самое страшное испытание для него, когда он привезет в дом огромную, облезлую, заразную собаку… Его всю ночь мучили сомнения и кошмары, были минуты, когда он готов был отказаться от собаки, сославшись на запрет матери. Она, конечно бы, сказала: «Или я, или собака». Он вынужден был бы уступить. Верочка, конечно, поймет и не осудит его… Но слабость эта проходила, и он снова обдумывал, как лечить собаку — дома или в больнице, понимая, что если мать и согласится после жуткой ругани на собаку, то уж на лечение лишая в домашних условиях никогда ни за что не пойдет.

Измученный и посеревший, он приехал в назначенный час к Верочке с клетчатым узелком в руке, а та встретила его с небывалым удивлением и даже покраснела так густо, что лицо ее вдруг вспухло от красноты.

«Нет, ты удивительный человек! — сказала она, оправившись от смущения. — Ты мне скажи, Коля, ты только прости меня и скажи честно… Неужели ты поверил, что я могла бы больную собаку?.. Нет, я ничего не понимаю! Ты бы взял собаку с лишаем? Со стригущим лишаем?»

Когда Коля, наконец-то понял, что Верочка Воркуева испытывала его таким жестоким способом, он вовсе не обиделся на нее, а даже обрадовался, что это было всего лишь испытание, которое он сумел с честью выдержать. Он оживился и все время радостно смеялся, рассказывая все еще ошеломленной Верочке, как он доставал вчера деньги, как боялся сказать обо всем матери, которой придется во всем признаться теперь, и какую страшную ночь он пережил.

«Мама, конечно, расстроится из-за этих книжек, — говорил он с виноватой улыбкой. — Но если бы ты знала мою маму! Она у меня чудесная! Она все поймет. Все абсолютно! И, конечно, простит меня, ты не расстраивайся. Я смотрю, ты очень переживаешь… А чего особенного-то? Раз обещал, надо же делать. Как же иначе?! Тебя не касалось, как это я все устрою… Это уж мое дело, если я слово тебе дал. Не расстраивайся, пожалуйста. Я знаешь сколько денег получил за книжки? А истратил всего чепуху какую-то. Я маме все деньги отдам, и все будет в порядке. Она, может, даже обрадуется», — возбужденно говорил он, и ему казалось, что и вправду мать очень обрадуется, узнав, что он хотел взять домой больную собаку, но не взял, а вместо собаки принес деньги за проданные книжки, которые он когда-нибудь обязательно купит и поставит на место, где они стояли.

Все, конечно, оказалось гораздо печальнее, чем он предполагал: мать плакала, и сам он тоже расплакался, когда она швырнула эти деньги ему в лицо. И вообще был ужасный вечер, а потом наступили ужасные дни, когда она не разговаривала с ним. Только через неделю она простила его, сказав, что делает это потому, что он во всем ей признался, во-первых, а во-вторых, потому, что он сделал это ради слова, которое дал и должен был сдержать. «Но все равно, Коля, ты поступил омерзительно и вот почему, — сказала она под конец. — Ты не посоветовался со мной и хотел меня обмануть ради своей девушки. Это мне обиднее всего сознавать. Ну ладно, я уже простила тебя, ладно! Но только учти на будущее: никогда не продавай хорошие книги. Это всегда папа говорил.

Он даже говорил, что деньги, вырученные за хорошую книгу, полученные взамен ее, это вообще подлые деньги, которые человека не обогатят, как он рассчитывает, а наоборот — сделают нищим. Это правильно, потому что человек обменивает частицу души на деньги. И нищает духовно. Вот какой умный был у тебя папа! Дай-ка я тебя поцелую, дурака…»

А Верочка Воркуева с той поры думала о Коле Бугоркове со смешанными чувствами: то она возносила его на пьедестал, раскаиваясь в глупом своем вранье, то, казалось ей, он слишком многого требовал от нее, как бы приказывая все время быть не такой, какой она хотела и могла быть. Хотя, конечно, ничего и никогда Бугорков не требовал от нее и ничего не приказывал: он и помыслить об этом не смел.

То есть, оставаясь для Верочки героем, он стал со временем не тем героем, который был бы приятен ей и доступен для понимания. Все его достоинства, в очевидности которых она не сомневалась: предельно выраженная искренность, доверчивость, честность и верность — все эти качества стали ей очень неудобны, словно бы он заставлял ее ходить в тесных одеждах, из которых она выросла и которые причиняли ей одни только муки.