Майкл Уэст - Американский пирог

— И давно это с ней? — спросила я.

— Со вчерашнего вечера, — сказала Мира.

— А врач ее осмотрел? — Я погладила запястье Хэтти. — У нее ведь жар.

— О да, моя милая, осмотрел, — закивала Мира. — Доктор Дэнверс сказал, что не знает, в чем дело. Вчера все было в порядке, а теперь этот жар ничем не снять.

— Хэтти! — Я взяла ее за руку. Ее косточки казались куда тоньше, чем прежде, почти как у ребенка. Кожа была сухой и горячей, и я вспомнила, как у моих деток был жар.

— Бык вырвался из загона! — завопила она, глядя на меня с ужасом. — Скорее спасайте Джози!

— Это просто жар, — сказал Мира, взглянув на Хэтти. — Она сама не знает, что говорит. Только вчера она сидела и записывала рецепты для будущего праздника. Сколько себя помню, она каждый год запекает бобы для праздничного ужина. Она так волновалась, что из-за перелома не сможет готовить, и потому дала мне рецепт бобов и заставила пообещать, что я сама их запеку.

— Хэтти, — позвала я, — это я, Минерва!

Похолодевшими руками я сжала ее горящую ладонь. Она открыла один глаз, посмотрела на Джо-Нелл и проворчала:

— Смотри, Джози, я знаю, что ты наделала, но, так и быть, не скажу твоей маме. Ведь это ты не закрыла банку с вареньем! Гляди, туда залезли муравьи!

— Бедняжка, — прошептала Мира и подошла к ее постели.

— Варенье испорчено, — всхлипнула Хэтти, и глаза ее увлажнились. — Уж раз муравьи залезли, назад их больше не вытащишь. Придется выбросить всю банку и варить все заново. Джози! Ты понимаешь, что тебе говорят?

— Простите меня, — отозвалась Джо-Нелл, стараясь порадовать Хэтти. — Я больше так не буду.

— Вот и умница! — согласилась Хэтти. — Не бойся, мы откроем новую банку, никто и не заметит.

Мы поехали на ранчо Прэев, к дому, сложенному из грубо вытесанных глыб известняка. Его высокое деревянное крыльцо было сплошь увито виноградом, спелые гроздья которого свисали до самых перил. В глубине двора я отыскала перевернутую банку из-под кофе «Максвелл хаус» и рассыпанное повсюду зерно. Рядом, в грязи, виднелось место, где Хэтти упала, и я невольно прослезилась. Все это время она жила одна, а могла бы быть рядом со мной. У меня было чувство, словно меня обокрали; интересно, приходили ли и Хэтти подобные мысли?

— Я проголодалась, — сказала Джо-Нелл.

— Что ж, пойдем-ка в дом. — Я открыла стеклянную дверь. — Посмотрим, что тут можно наскрести.

На кухне я нашла горькие перцы, сыр, зеленый лук и маисовые лепешки. Джо-Нелл же отыскала банку домашней сальсы и горшочек бобов.

— Вот в этом ковшике разогрей оливкового масла, — велела я ей, — и подай мне бобы. Вся хитрость в том, чтобы время от времени хорошенько их разминать.

— А что ты готовишь? — Джо-Нелл заглянула в горшочек и сморщила нос.

— Начос, деточка, да такие, что пальчики оближешь. Начос и кесадиллас. — Я немного волновалась, сможет ли мой старый желудок все это переварить. Джо-Нелл посмотрела, как я мну бобы, а затем пошла бродить по прихожей. Я слышала, как она открывает узорчатые дверцы бюро и выдвигает обитые зеленым фетром ящички. На всех диванах, стульях и кроватях в доме валялись лоскутные одеяльца. Они были сшиты из крошечных частичек наших с Хэтти жизней: из детских платьиц, шерстяных рубашек наших мужей и застиранных ситцевых блузок. Оглядев одеяла, Джо-Нелл пошла рассматривать мексиканский шкаф-буфет. Взяв с одной из полок фотографию друзей Берла, она воскликнула:

— Какие симпатяги! Вообще все место такое клевое.

— Не знаю, милая, — ответила я, — но мужчины говорят, что клев здесь и правда неплохой.

— Да нет же, я говорю, что здесь здорово. — Она села за стол. — И даже пахнет не так, как в Теннесси.

— О, это просто сыр халапеньо, — ответила я, зачерпывая ложкой сальсу.

Она лишь усмехнулась. За ее спиной виднелись толстые оконные стекла, голубовато-зеленого оттенка, холодного, как ключевая вода.

— Тебе здесь нравилось, Минерва?

— Ох, детка, да где ж теперь упомнить. Давно все это было, давным-давно.

Я вздохнула и подумала, что воспоминания и правда кажутся далекими, словно чья-то чужая жизнь или чей-то чужой сон.

— А мне здесь нравится, — заявила она. — И как это ты уехала из Техаса, Минерва?

— Так уж вышло.

— Я б, наверное, не смогла.

— Ну, порой приходится делать то, что нужно. — И я поставила перед ней тарелку с начос. Мне очень не хотелось обо все этом говорить.

— Кушай, детка, — сказала я ей, — а то ведь вконец отощаешь.

Как это я уехала из Техаса? Да как тут не уехать: мое сердце было разбито; я надеялась, что хоть в других краях мои раны заживут и мне вновь улыбнется удача. Люди говорили, что не стоит принимать важных решений, покуда не оправишься от беды, да только я их не слушала. Поступив в медицинскую школу, Фредди мне как-то объяснила: «На стресс организм реагирует либо борьбой, либо бегством».

И я с ней согласилась. В то далекое время я свое отборолась сполна, так что потом уже могла только убегать. Но судьба меня долго ломала, ведь уродилась я сильной да задиристой. Как я уже рассказывала, мы с Хэтти в один день венчались с братьями Прэй. Мой Амос, как старший, поселился на ранчо, а Хэтти с Берлом жили в городе, в квартире над почтовым отделением. Мои первые роды пришлись на десятое января тридцать четвертого года. Доктор сказал, что ребенок застрял у меня в родовых путях. Я тогда приподнялась на кушетке и пристально на него посмотрела.

— Что-что вы сказали? — переспросила я, представляя себе все виденные мною пути: и узкоколейные, и широкие, для крупных составов. Но тут меня скрутила такая боль в пояснице, что я не расслышала ответа доктора Дэнверса. Я корчилась на кушетке, практически не слыша голоса сновавшей вокруг меня Хэтти. Мне казалось, что доктор все перепутал: мое тело — не какие-нибудь пути, а потому моему первенцу, этому вредному паровозику, который каким-то чудом там застрял, уже нипочем не выбраться наружу, если только мне не вспорют живот.

Когда Амос-младший все же родился, я сказала себе: «Одного малыша вполне достаточно. Хватит с меня этих застрявших паровозиков! Мои бедные пути уже и так намучились». Но потом, летом тридцать седьмого года, у меня снова пропали женские дела, и я подумала: «Что ж, Господу виднее, как надо. Без Его соизволения не упадет и волосок с моей головы, и, стало быть, Ему так угодно. А значит, этого ребенка я буду любить не меньше Амоса-младшего». Старший же Амос сказал, что не прочь наплодить хоть целую ораву. «Хоть сколько! — сказал он мне. — Наводним ими весь дом, сверху донизу!»

Через неделю после этого мы отправились на барбекю на ранчо Раунд-Лик. Сидя в теньке с Люси Джейн ван Хузер и Мартой Тильман, я уплетала персиковое мороженое. И вдруг они стали ко мне приглядываться, а Люси Джейн мне и говорит: