Майкл Уэст - Американский пирог

План Дьюи напоминает решетку: пронумерованные улицы идут с севера на юг, параллельно побережью, а те, что обозначены буквами, тянутся с запада на восток. Многие годы это был типичный маленький городок, где не имелось практически ничего, кроме продуктового магазина в здании почты плюс автозаправочной станции и нескольких ранчо. Но в семидесятые здесь зародился туристический бизнес. В городке вдруг выросли гостиница, яхт-клуб, несколько баров и ресторанов. Его близостью к Сан-Франциско прельстилось несколько безрассудно смелых писателей и художников, и вскоре газеты уже окрестили Дьюи «левым берегом Калифорнии». Теперь его засаженный зеленью центр пестреет открытыми кафе и бутиками, торгующими глиняными безделушками, медными флюгерами и акварельными рисунками. Если вы вздумаете сходить в ресторан, вас ждут заведения со всего мира. В «Ше Мадлен» хозяин играет на флейте, «Манкас» славится чешской кухней и камином, в котором потрескивают пахучие сосновые поленья, в гриле «Стинсон-Бич» предлагают блюда пониженной калорийности, а вместо музыки ставят запись лая морских львов.

Мистер Эспай сказал во время нашей первой встречи, что в Дьюи средиземноморский климат. В то время я еще ни разу не бывала в Европе, но и полной невеждой тоже не была — всемирную географию изучала в колледже. Поэтому я спросила, с чем именно он сравнивает: с Испанией, югом Франции, Италией, Грецией, Святой землей или Северной Африкой? Мистер Эспай улыбнулся и сказал, что когда как. После Теннесси Северная Калифорния казалась экзотичным и диковинным краем: слепящее солнце, низкая влажность и каменистые мысы, врезающиеся прямо в море. Вода казалась даже слишком синей, словно небо опрокинулось вниз и заполнило океан до краев. Если не считать городка, обсерватории в Пойнт-Рейс и дороги, петлявшей между ними, это совершенно пустынная местность. Устье залива Томалес считается излюбленным местом нереста большой белой акулы. Еще эти края славятся частыми туманами и ветрами. Сам залив длинный и узкий, а разлом Сан-Андреас врезается в него прямо посередине. Мистер Эспай утверждает, что землю раскалывают суровый климат и землетрясения. Но как бы там ни было, я страшно не люблю покидать наше ранчо — его высокие, поросшие травой холмы, на которых пасутся стада овец, и гладкий как зеркало залив. Я знаю, что болтаю обо всем этом уже слишком долго, но я просто без ума от Запада. Пускай я родилась и выросла в Теннесси, все равно считаю себя калифорнийкой до мозга костей.

Я открыла глаза и снова увидела унылый индустриальный пейзаж. Микроавтобус пронесся мимо вереницы кирпичных домиков, защищенных от шоссе высокой металлической сеткой. Я стала разглядывать затылки своих спутниц. Обе они были вкрадчиво-вежливы, а я просто ненавижу фальшь. Блондинка, видимо, почувствовала мой взгляд: она слегка обернулась и снова заулыбалась, от чего в уголках ее глаз появились морщинки.

— Ваше лицо мне как будто знакомо. Может быть, мы где-то встречались?

— Нет, — отрезала я и закрыла глаза. По здешним понятиям, я вела себя просто грубо, но слишком устала для любезностей. Понятия не имею, зачем я наврала им про фрукты, вероятно, просто чтобы не рассказывать часами про китов, Джо-Нелл и ее автокатастрофу. К тому же я твердо считала, что моя сестра уже мертва. На мой взгляд, «фольксваген», должно быть, здорово искорежило при столкновении с поездом.

Когда мы проехали поворот на Хермитидж, я свернулась клубочком и притворилась спящей, положив голову на руку, как на подушку. Мои соседки принялись болтать о своей обгоревшей коже, деньгах, проигранных в казино, и сувенирах, которые они, к сожалению, не успели накупить. Водитель, повозившись с радиоприемником, поймал волну центрального радио Теннесси.

— Никто не возражает против ток-шоу? — спросил он, глянув в зеркало заднего вида.

— Что вы, что вы! — замахала рукой Бренда. — Включайте, разумеется.

— Мы с радостью послушаем, — поддакнула блондинка.

Бизнесмены переглянулись и только пожали плечами. Из приемника раздался мягкий мужской голос.

— Я, ведущий Эдди Дагган, с нетерпением жду ваших звонков. Сегодняшняя тема — землетрясения вообще и в частности разлом в Нью-Мадриде.

Вскоре позвонила какая-то шепелявая старушка и тут же стала жаловаться.

— Офточертели уже эти предфказания, — шамкала она, — целыми днями только и флышу, што о разных нефчафтиях да катафтрофах. На профлой неделе ты ффе твердил про круги на полях и про прифельцев, а до того — про озон. Я от этого профто ффя издергалафь. Пофлушай фам фебя, Эдди. То ты говоришь, что на юго-вофтоке вот-вот приключитфя землетряфение, то — еще какую-то чепуху.

— Но, мэм, я только хотел сказать…

— Не фмей перебивать меня, юноша! Я лишь желаю знать, нагрянет ли землетряфение в Нашвилл на моем веку. Вот и ффе. Потому что мне уже офточертело упаковывать и рафпаковывать чемоданы. Надоело пить «Прозак» и залафать питьевую воду при моих-то фкудных фредфтвах. А твои ток-шоу меня профто замучили. Ну что ты не раффкажешь о фаранче? Нет, тебе бы только болтать про землетряфения, чтоб в разгар рождефтвенфких рафпродаж я и нофу из дома не выфунула. Надоели мне ффе эти бредни, ффе эти полтергейфты и вампиры в центре Нашвилла.

— Мэм! — вставил Эдди Дагган. — Вы закончили?

— Нет! — пожилая дама начинала рыдать, и ее голосок становился все тоньше и тоньше. — И это ффе твоя вина! Ты флышишь меня, Эдди Дагган? Терпеть не моту этих твоих гофтей, которые фулят то одну беду, то другую. Да лучше б я обо ффем этом не знала! Тебе это интерефно, а мне — нет. Из-за тебя мое давление так и фкачет; день за днем ты мучаешь меня, как глаф из Преифподней. Зато теперь моя очередь кое-что тебе фказать: ефли флучитфя землетряфение и мой дом разлетитфя на куфки, то то же фамое будет и ф твоим домом. Я знаю, где ты живешь. И вообще ты профто-напрофто жалкий…

Эдди Дагган отключил ее, и по радиоволнам понеслись долгожданные короткие гудки. После краткой паузы зазвучала реклама пива «Бадвайзер». Водитель на переднем сиденье фыркнул и наклонился к радиоприемнику.

— Вот что, мисс Как-Вас-Там, — сказал он, — раз уж современные передачи вам не по зубам, не слушайте их вовсе!

Я поняла, что заснуть мне не удастся, и стала рассматривать расплывчатые очертания гор, издали напоминавших уходящие в облака ступени. Это были предгорья Аппалачей. Я знала, что Сэм ни за что не сможет жить в таком безводном месте, как Теннесси, даже несмотря на присутствие озера Сентер-Хилл и речки Кейни-Форк. Пресные воды ему не по вкусу. Совсем другое дело океан: соль словно запускает химическую реакцию и делает этого человека дерзким и непредсказуемым. У меня есть фотография, на которой он едет верхом на плавнике шестидесятифутовой китовой акулы. Сэм там кажется кусочком водорослей, прилипшим к хвосту огромного рыбины: размерами акулы почти не уступают рифам, у которых нерестятся. Ему нравится плавать среди хищников. Да и для меня океан — родная стихия, и на мгновение я было разозлилась на Джо-Нелл за то, что она врезалась в этот чертов поезд — за то, что моя привязанность к ней пересилила даже потребность быть в Нижней Калифорнии и присматривать за Сэмом и китами. Что за безрассудство — любить кого-то так сильно?! Похоже, семейные узы — сила помогущественней земного притяжения.